Прощайте, ископаемые!. Доминик Бойер
ироду время от времени становился соседний штат Индиана: почти каждое лето мы отправлялись на отдых в национальный парк «Индиана Дюнс». Прекрасно помню, как наш древний маленький зеленый «Датсун» ехал по трассе Чикаго – Скайуэй: окна машины были открыты из-за жары, но затем быстро закрывались, когда мы добирались до мест, где от сталеплавильных фабрик и лакокрасочных заводов шел едкий дым, а огромная мусорная свалка, которая каждый год становилась все выше, издавала тошнотворную вонь.
Когда мы наконец добирались до города Гэри, воздух становился чище, а вокруг шоссе вдоль озера Мичиган появлялся лес, где росли дубы, гикори и трехгранные тополя. Почва была присыпана песком, и время от времени наш взгляд улавливал за рядами деревьев соблазнительные проблески голубой воды, искрящейся на солнце. Моей первой любовью, собственно, и были дюны – изумительные произведения, созданные совместным трудом мощных северных ветров, роскошной береговой линии и непритязательной прибрежной растительности с ее крепкими стеблями и запутанными корнями; этот травяной покров берет в плен носящийся в воздухе песок и придает ему форму гигантских холмов и гребней. Чтобы взобраться на верхушку дюны, требовались серьезные усилия, в особенности для ребенка, выросшего на Среднем Западе с его низенькой застройкой. Но помню, что не было для меня большего подвига, чем залезть на дюну, и более волнительного момента, чем стремглав с нее спуститься. Каждый следующий шаг давал ощущение полета, пока под действием силы земного притяжения мои ноги не утопали в головокружительном песчаном склоне.
Плавал я робко, так что все время оставался у кромки воды, пока мои сестры резвились, где поглубже. В поисках чудес я охотился за камешками и ракушками. Время от времени это пристальное внимание давало результат – я находил какие-нибудь окаменелые останки, подарок из эпохи силура 400 миллионов лет назад, когда на месте нынешнего озера Мичиган было мелкое соленое море, кишащее брахиоподами, головоногими моллюсками и кораллами. Много позже я узнал, что в этом была и заслуга ледников. Именно они во время последнего ледникового периода отдраили местный ландшафт, подняв на поверхность окаменелые силурийские отложения.
Искать окаменелые останки в волне прибоя – рискованная игра, наглядный пример ситуации, когда вы должны находиться в нужное время в нужном месте. Когда волна отступает, у вас есть каких-то несколько секунд, чтобы обнаружить след древней истории планеты и установить с ним контакт, пока вода не вернется обратно, клубясь пеной и преломляя солнечные лучи. Дразнящие нечеткие очертания возникают и исчезают – и, быть может, никогда больше не появятся. Находка окаменелых останков всегда казалась мне скорее благословением мироздания, нежели подобающей наградой за упорный труд. Помню, как, бродя нагнувшись по полосе прибоя, я натыкался на свои любимые окаменелые кораллы, изредка встречались мелкие раковины брахиопод, еще реже – отпечатки колоний таких особей, как веерные кораллы. Попадались и примечательные камни, на которых при контакте с водой проявлялись невидимые линии строматолитовых полос – правда, тогда я еще не понимал их природу. Трансформация этих камней в воде была таинственной и волшебной: лишь позже я узнал, что эти строматолиты когда-то представляли собой констелляции фотосинтезирующих цианобактерий – источника всей органической жизни на нашей планете, а заодно и самых древних из всех окаменелых останков. Вместе с Homo sapiens цианобактерии претендуют на лавры единственных двух видов, оказавших решающее влияние на среду обитания всех остальных существ, с которыми они соседствовали на планете.
Самой драгоценной моей находкой было крупное и красивое скопление кринои́д, напоминавшее горсть зерновых хлопьев, вкрапленных в серо-черный камень. Некогда они были увенчаны разноцветными, напоминающими перья пиннулами, которые отфильтровывали планктон из моря, подобно сегодняшним морским лилиям и коматулидам. Криноиды воистину являют собой одну из примечательных историй эволюционного успеха: они настолько живучи и адаптивны, что за последние 250 миллионов лет практически не изменились. Криноиды прекрасно приспособлены к обитанию как в приливных водоемах, так и в глубоких океанских впадинах; они ощущают движение, свет и пищу, перемещаются, плавают и колышутся, предоставляя убежище мелкой рыбешке и креветкам.
Вероятно, с окаменелыми останками так или иначе слегка соприкасался каждый, и если взглянуть на мои воспоминания сквозь призму богатой культурной истории окаменелостей, то сами по себе они не более чем песчинки. Как утверждает историк Эдриен Мейор, недавние археологические и палеонтологические находки подтверждают теорию о том, что обнаруженные людьми окаменелости были источником вдохновения для некоторых созданных человеческим воображением мифологических существ [Mayor 2000]. Клювоносый протоцератопс мог послужить образцом для скифских грифонов, черепа мамонтов – для древнегреческих циклопов и т. д. Кроме того, многие исследователи выдвигали предположения, что китайские и европейские мифы о драконах были вдохновлены окаменелыми останками крупных существ, обитавших в воде и воздухе.
Известно, что окаменелости – в особенности обнаруженные в глубине материков останки морских организмов – привлекали внимание натуралистов и философов на протяжении