Право выбора. Андрей Нимченко
ит, мне не повезло. Глука белым станет, разве что если вылить на него ведра три перекиси водорода, чего, кстати, я ему искренне желаю…
Ну да ладно, пришла, по-моему, пора немного рассказать о себе – тем более, что история моя может кому-то показаться фантастикой, а мне бы этого не хотелось. Так вот – это не фантастика, а я не фантастический герой. Не подхожу ни по одному параметру – если, конечно, за неделю, что я провел в этой камере, в Голливуде не поменялись стандарты.
До недавнего времени я не знал, кто я, и не имел совершенно никаких воспоминаний относительно своего прошлого. Первое, что помню – проснулся на улице с полупустой бутылкой дрянного виски, в продранном на локтях грязном пальто и с побитой физиономией. До этого – серая дыра, в которую навсегда провалились пол века, судя по всему, вполне разнесчастной жизни. В тот момент от психушки меня спасло лишь одно: в кармане оказалась записка от какой-то цыпочки по имени Жане с просьбой ей позвонить. За эту ниточку я и вытащил те скудные крохи информации о своей прошлой жизни, которыми и вынужден был довольствоваться до самых последних пор. Выяснилось, правда, что "цыпочка Жане", это мужик, огромный и волосатый, как джинн из арабской сказки. Но в том был и свой плюс – не пришлось сочинять историю, почему я забыл, где живу: надрался сильно, вот и вся причина.
Оказалось, что я – судомойщик в задрипанной забегаловке на окраине Нью-Йорка, снимаю ободранную квартиру неподалеку, пью в рабочее и свободное от работы время, что, впрочем, не мешает мне вполне сносно драить тарелки, а значит, алкоголизм моей карьере нисколько не вредит.
Так я и продолжал есть, спать и работать еще целый месяц, понемногу восстанавливая картину своей личности из реплик и мнений окружающих, и в меру сил старался ей соответствовать. Делать вид, что ты такой же, как обычно, было нетрудно – Клод Ивлин Каре, 52 лет от роду, был существом малоразговорчивым, одиноким (если не считать жившую с ним здоровенную псину по имени Пуппи неопределенной породы и такого же неопределенного окраса), в меру здоровым, за квартиру платил исправно. А что касается прочих аспектов его жизнедеятельности – старался, чтобы пути его и остальных гомо-сапиенс этой планеты пересекались как можно реже. Чего и говорить – в моем положении такое прошлое можно было считать даром Божьим.
Итак, в новую жизнь я вступил в начале осени и мне был уготован целый месяц относительного спокойствия. Неприятности начались 13 октября – сразу после Дня Колумба. Вечером в нашей забегаловке шайка латиносов отмечала 471 первую годовщину высадки испанцев на американском побережье. На ежегодное шествие и карнавал по этому поводу я не попал, зато весь день слушал стенания Али – официанта, сердце которого было разбито невозможностью поглазеть на аппетитные формы ряженых девок. Даже висевшая на стене карточка актриски из "Невероятной истории" не могла поднять ему настроения – тем более, что над малышкой Джейн успели изрядно поработать мухи…
Так вот, вечером мы обслуживали латиносов, а утром весь этот срач нужно было убирать. И как раз в тот момент, когда я оттирал тарелку с присохшим к ней куском свиного ребра, в серой пелене, заменившей мне память, вдруг прорезалось "окно". Сквозь него я увидел чистое белое помещение, лампы на потолке и двух мужиков в каких-то странных противогазах, подносящих к моей голове уродливый, весь перевитый блестящими проводками, шлем. Мне стало страшно, и я уронил тарелку в груду других – целой посуды в мойке сразу поубавилось. Машинально я стал вытаскивать осколки, "окно" закрылось, но тут же снова отворилось в другом месте – через грязноватое стекло памяти на меня посмотрело перекошенное ненавистью женское лицо. В моей груди тут же всколыхнулось целое море чувств, среди которых главным была гадливость. Были еще образы и эмоции – сильные и по большей части этой женщине ничего хорошего не сулившие.
В себя я пришел в зале кафе и первое, что увидел – толстую физиономию хозяина Рафаила, который орал мне прямо в лицо:
– …что он бросил пить! А он просто попробовал дрянь позабористей! Так вот, в моем кафе не место придуркам вроде тебя, которые нюхают всякую мерзость, а потом падают на посетителей и портят им одежду! Пошел вон…
Тут только я заметил, что осколком тарелки сильно порезал левую руку – из нее так и хлещет, и хоть бы один урод перевязал. Видно, в беспамятстве я вышел из кухни и добавил немного крови в ростбиф какого-то господина.
Самого господина я увидел секундой позже – толстый малый в перепачканном красным светлом костюме от возмущения полиловел настолько, что ясно было – медицинская помощь из нас двоих больше нужна ему.
Глава 2
Через десять минут после того, как меня перевязали, я сделал первую важную вещь в своей новой жизни – послал хозяина. После чего отправился домой. По дороге я купил виски, а когда добрался до своей холупы, вылил все содержимое бутылки в вазу, поскольку стакана размером с пинту у меня не нашлось (пинта – 473 грамма).
Когда я оторвался от этого "бокала", на дне его оставалось еще около джилла пойла (джилл – 118 граммов), но я знал, что больше к нему прикоснуться не смогу. Вдруг откуда ни возьмись появилась уверенность, что так было всегда – никогда не