Путешественница. Диана Гэблдон
была не лучшей, но ждать в это время года солнечного дня было бесполезно, а при наличии в не столь уж большой тюрьме двух сотен заключенных камеры, во избежание вспышек заразных болезней, необходимо драить не реже чем раз в месяц.
Двери в главную камеру распахнулись, и группа проверенных заключенных, занимавшихся уборкой под бдительным присмотром стражников, вышла наружу. Позади всех вышагивал капрал Данстейбл с охапкой предметов, изъятых, как всегда, при проводившемся одновременно с уборкой обыске.
– Обычный хлам, сэр, – доложил он, складывая свою добычу на стоявшую у локтя майора бочку. – Если что и заслуживает внимания, то вот это.
«Это» представляло собой кусочек ткани шесть дюймов на четыре, лоскут от зеленого в клетку тартана. Данстейбл скользнул взглядом по лицам понурых узников, словно надеясь, что кто-то из них себя выдаст.
Грей вздохнул и расправил плечи.
– Да, пожалуй, да.
Согласно королевскому указу горцам запрещалось носить традиционную одежду, и наличие у кого-либо тартана являлось несомненным нарушением. А всякое нарушение подлежало наказанию.
Майор шагнул вперед, а капрал поднял лоскут и громко, на весь двор, прокричал:
– Чье это? А ну, сознавайтесь!
Грей перевел взгляд с клочка яркой ткани на ряд узников, мысленно перебирая их имена в попытке соотнести их со своими не столь уж обширными познаниями по части пледов. В деталях узоры существенно разнились даже в пределах одного клана, однако для каждого было характерно некое определенное сочетание цветов.
Макалестер, Хейс, Иннес, Грэм, Макмартри, Маккензи, Макдональд… Стоп. Маккензи. Вот то, что надо! Ответ офицеру подсказали не столько знания о соответствии тех или иных цветов пледа определенному клану, сколько то, что он уже успел присмотреться к узникам. Маккензи, например, вызывал подозрение хотя бы тем, что его лицо всегда оставалось невозмутимым. Не слишком ли хорошо он владел собой для столь молодого человека?
– Это твой плед, Маккензи, верно?
Грей выхватил клочок ткани у капрала и сунул его под нос юноше. Лицо узника под разводами грязи побледнело. Рот свело судорогой, и он тяжело дышал через нос со слегка свистящим звуком.
Грей сверлил парнишку торжествующим взглядом. Да, конечно, юный шотландец, как и все они, испытывал к врагам непримиримую ненависть, но по молодости лет не сумел спрятаться за стеной стоического безразличия, и теперь майору было ясно, что стоит чуть-чуть дожать – и он сломается.
– Это мой плед.
Спокойный, чуть ли не скучающий голос прозвучал так тихо и равнодушно, что ни Маккензи, ни Грей его не сразу восприняли. Они стояли, глядя друг на друга, пока протянувшаяся из-за плеча Энгюса Маккензи большая рука не забрала клочок ткани из руки офицера.
Джон Грей отступил назад, словно его ударили под дых. Забыв о Маккензи, он поднял взгляд на несколько дюймов, необходимых, чтобы посмотреть на Джеймса Фрэзера.
– Это не цвета Фрэзеров, – еле выговорил он, потому что губы его одеревенели, как и все лицо,