Турист. Василий Вонлярлярский
етьте притом, что русские путешественники, поступая на артистическое поприще и не имея ни малейшего понятия о рисовании, предпочитают преимущественно исторический род, то есть самый трудный из всех родов живописи.
Находясь в Риме, я, правда, был не совсем молодым человеком, но все-таки в качестве русского путешественника не отстал от соотечественников и, на третий день по прибытии своем в вечный город, возвращался уже на квартиру свою с большим запасом гипсовых голов, рук, ног, и пр. и пр., добытых мною за весьма сходную цену в какой-то лавочке, но вдруг… о несчастие! на углу Корсо и Лаурино огромная черная собака попала с разбега под ноги итальянцам, несшим гипсовый запас мой, и все собрание форм разбилось вдребезги! Я был в отчаянии. Хозяин собаки, человек средних лет с белокурою бородкою и одетый очень пестро, извинился передо мною на чистом французском наречии, попросил снабдить его моим адресом и обещался доставить точно такое же количество вещей, какого лишила меня собака.
Я взглянул на пестрого господина, призвал на помощь свои воспоминания, которые удостоверяли меня, что лицо его когда-то и где-то мне встречалось; моя наружность, по-видимому, произвела на него то же действие, и почти в одно время мы назвали друг друга по имени.
– Какими судьбами вы здесь? – воскликнул он, – и как я рад…
– Очень просто, cher monsieur David.[4]
– Не David, a Crosel к услугам вашим, – заметил француз.
– Давно ли?
– С тех пор, как соотечественник ваш, у которого я, помните, учил детей латыни, вследствие небольшого недоразумения сказал мне: «Monsieur David, faites graisser lesroues de vorte voiture et filez…»[5]
– А в чем состояло маленькое недоразумение?
– В том, что латынь, мною преподаваемая, показалась более похожа на марсельский patois,[6] чем на настоящую латынь! Я и сам постичь не могу, как мог я так ошибиться; но как бы то ни было, имя Давида потеряло весь кредит в губернии; а имея в запасе другое имя, я предпочел называться им.
– И прекрасно сделали.
– Как же не хорошо, сами посудите! Mr. Crosel значило – новый француз, только что выпущенный первым из Политехнической школы[7], следовательно, обладающий бездною учености; и в Ecaterinoslavl такое сокровище e'est trois tzelkovy le cachet…[8]
– И посчастливилось вам в Екатеринославле?
– Да, покуда не прибыл какой-то inspecteur des hautes ècoles….[9] Но в сторону эти мелочи! Встретить вас для меня такая радость, такое счастие… Надолго ли вы здесь?
– Не знаю.
– А на что вам вся эта дрянь?
– Гипсовые формы?
– Ну да.
– Я занимаюсь скульптурою.
– Право?
– Не шутя.
…– Ну, так завтра же я пришлю вам целого человека.
– От души благодарю.
– Человека с ногами, головою и такими шишками на голове, каких вы, конечно, не встречали никогда… по системе Галля, прелесть что за череп!
– Гризель… так, кажется?..
– Не Гризель, а Крозель.
– Да, Крозель. Вы тот же, что были?
– О нет, далеко не тот! – со вздохом отвечал француз, – сколько несчастий перенес, сколько неудач!..
– Вы расскажете мне их?
– Разумеется.
– И я похохочу?
– Вдоволь, ручаюсь! Но мне недосуг; дайте адрес, и до свиданья.
– Куда же вы?
– Догонять милорда.
– Какого милорда?
– Того самого, форму которого пришлю вам. Он не изящен, предупреждаю; но череп чудо, просто чудо! – С этим словом Крозель пожал мне руку, дал слово непременно быть у меня завтра и, позвав собаку свою, пустился бегом вдоль Корсо[10].
«Что за шут!» – подумал я и, не имея ни малейшего желания приобрести обещанные формы, я уговорил своих итальянцев возвратиться со мною в лавочку. По прошествии часа с новым запасом достиг я благополучно квартиры и провел весь вечер в приятнейшем far niente,[11] то есть лежа на диване с кистью винограда в одной руке и сигарою в другой.
С наступлением ночи весь артистический Рим переносится обыкновенно на Монте-Пиннчи и виллу Боргезе[12]. С Монте-Пиннчи[13] вид очарователен: весь город со всеми окрестностями как бы нарисован на золоте; а как хорош Колизей, как велик храм Петра! и даже мутный Тибр принимает перламутровый цвет, когда смотришь на него с высоты. А дворец Монте-Кавалло[14], а колонна Адриана[15] и вся древняя часть города!.. Но кто же не восхищался этим громадным свидетелем былого величия, этою гробницею древних квиритов[16]?
В час пополуночи город, по обыкновению, опустел, и я, по обыкновению же,
дорогой господин Давид (фр.).
Мсье Давид, смажьте колеса вашего экипажа и катите-ка… (фр.)
говор, наречие (фр.).
в Екатеринославе… три целковых за урок… (фр.)
инспектор высших учебных заведений (фр.).
ничегонеделанье, безделье (ит.).