Родина всех. Сборник стихов. Федор Метлицкий

      Душа в раскрытый космос опрокинута,

      Летит над поделенною Землей,

      Где в одиночестве была покинута,

      Как в клетке, обреченная судьбой.

      Нигде – границ, лишь светятся туманы,

      Да и сама Земля – участник тех

      Великих катастроф – законов странных,

      Чья цель – иная, чем лишь наш успех.

      Чем захлебнулся у телевизора

      Всякий живущий на трудной земле?

      Что отпустило, чем сердце пронизано,

      Слез облегченья сдержать не сумев?

      Это – уход в Иное Гагарина!

      Может быть, все мы оттуда пришли?

      Мир, где разладом мы не были ранены,

      И было открыто величье причин.

      Нервы все взбудоражены, обнажены

      Всею голой Землей – беззащитно пред небом.

      Что обещано диском света живым

      Бьющим прямо в фонарь самолета нелепо?

      Вдруг из диска лазерный луч на волне

      Опустился на почву загадки-планеты,

      И расширился конус его, побледнев,

      Обнажив отчетливо наши приметы.

      Как сильна гуманоидов сила луча —

      Одинокость вселенной, далекой от дома.

      Луч поднялся, и нас ослепил, не леча,

      Белой вспышкой в кругах цветных обездонив.

      Это правда? Космический голос глубин

      Весь громадно чуток и осторожен.

      Что он ищет – какой небывалой судьбы?

      Чем взволнован я, в космосе не отгорожен?

      И пришелец смутился, от нас отлетев,

      И в зеленое облачко вырос непленно,

      И летел в карауле, храня в чистоте

      Неизвестную жизнь у края Вселенной.

      Как это страшно – не на Земле

      Жить, о ее угрозах не зная, —

      И вдалеке не ведать о зле,

      Далью его миражи развевая.

      Что же дальше? В иное прорыв?

      Вакуум, холод – среда обитанья?

      Там, в невесомости, страшны дары,

      Необратимость в земные страданья.

      Легкие – крыльев моих пузыри,

      Хрупкие кости и тонкие ноги.

      Где-то на дне атмосферы Земли

      Предки остались в начале дороги.

      Как земноводные, стали чужды,

      Нет, и не вспомнится близость былая.

      Только лишь в памяти – прежняя жизнь,

      И теплота, что нас вместе сбивала.

      Да мыслимо ли исправлять миры?

      Какая мука у звезды сверхновой,

      Когда поля вопят, летя во взрыв,

      Чтоб стихнуть в бездне пылью одинокой?

      Они сражались до конца, дыша,

      Но подчинились бытия движенью.

      И мы, свободной волей жизнь круша,

      От боли корчимся, ища спасенья.

      И открываем связи с той звездой,

      Как будто тем помочь себе мы можем…

      А может быть, и наше поле ждет

      Та боль свободы взрыва безнадежной.

      И снова – путь из города в мой сад

      От боли отвлеченьем – мимо, мимо.

      Как ярко догорает листопад!

      Уходит что-то в нас необратимо.

      И снова – первозданный чужд хаос —

      В сиянье света лунного вполнеба

      Рыхлятся облака – пространство грез,

      Торжествен дивный космоса молебен.

      И, вырванный давно из духов тьмы,

      Зарей на горизонте – город прочен,

      И лишь вовне, за городом, томит

      Остаток первобытных одиночеств.

      Сиянье, перистость, провалы дыр…

      Как небывало близко воскресенье!

      Как долго уходил слепой наш мир

      В самоустройств разорванных паренье!

      И все же строит нас инстинкт Творца —

      Асфальт шоссе уходит в ту же тайну.

      Та одинокость пред сияньем царств —

      Меж бездной и историей