Память. Моим дорогим родителям посвящаю. Павел Верещагин
и это было важное преимущество. Вслед за электричеством перестали работать водопровод, канализация, замерзли не обогреваемые трубы. Цепочки горожан потянулись к Неве с ведрами, бидонами, чайниками, с тем, что каждый мог донести домой. От нашего дома спуск к Неве всего в двух шагах, если быть точным в двух кварталах. Несравнимо кто живет в домах на улицах Некрасова, Жуковского, Невском, да и ещё на верхнем этаже. По порядку, заведенному Катей еще в Боравенках, роль водоноса моя. Ведер у нас нет, да я их и не донесу. С двумя бидонами отправляюсь на Неву, ходить приходится несколько раз: умывание (будь оно неладно на холоде), непрерывный чай с сахарином или без него весь день, туалет, у нас он работал всю зиму, труба обогревалась снизу из подвала буржуйкой бомбоубежища. До наступления настоящих холодов носить воду было не так уж тяжело, просто очень хотелось отлынить от трудной работы. В фильмах о блокаде очень любят показывать кадры с людьми, скользящими по замерзшим ледяным ступеням и падающими обратно к Неве, разливая по ним с таким трудом добытую и быстро замерзающую воду. Я не падал, но удержаться на обледенелых ступенях требовало невероятного упорства. Из тех, кто падал, сразу повторить подъем решались немногие, ждали помощи от более удачливых или сильных. Такие были, возможно, у них оказывалось дома случайно несколько лишних карточек. В очереди за выдаваемым нам хлебом люди, плотно сбивавшиеся для тепла в тесную кучу перед закрытой дверью булочной, к числу таких счастливых владельцев относили, как правило, дворников, первыми узнававших о смерти жильца в своем доме и забиравших карточки. Допускаю, что так и было, но то был ангельский поступок по сравнению с воровством карточек, что означало для потерявших карточки смертельный приговор. В очередях стояли в основном ослабевшие женщины. Сам видел такую, которую обворовали, ведь ждали мы приезда хлебного фургона подолгу, боясь, вдруг хлеба сегодня вообще не будет, вдруг хлеба на всех не хватит. Устаешь, замерзаешь, слабеешь. Когда дверь, наконец, открывалась в полутемную от света коптилок булочную врывалась жаждущая толпа, каких ни будь полчаса и ты с килограммом хлеба (в начале блокадного пайка) потом с половиной на нас четверых уже дома. Эту жизнь в очередях и до войны, и во время, и после войны, в очередях за всем: жильём, едой, книгами, правом на правду, учебу, работу, лечение – ненавижу, её можно назвать только одним хорошим ёмким русским словом.
Добыча воды после бомбежки
А здесь у нас было преимущество, булочная наискосок от нашей парадной, на углу улиц Каляева и Чернышевского, можно, заняв очередь, сбегать погреться.
Кухонная плита в квартире от прежних хозяев, занимала важнейшее место не своими огромными размерами, она была главным единственным источником тепла и приготовления еды, прожорливая кирпичная двухметровая по длине наша хранительница работала почти весь день, съедая все горящее. Остальные печи оставались