Песнь Валькирии. Марк Лахлан
в тумане ржала одинокая лошадь. Дикарь быстро отыскал ее и помог Толе взобраться в седло. Опершись всем телом на спину лошади, она вскрикнула от боли, но сумела сесть в седло.
Она обняла лошадь за теплую шею и приникла к ней, однако дикарь повел ее вперед, и Толе пришлось выпрямиться. Каждый новый шаг, казалось, снова ломал ее ребра.
Спустившись с холма, они вышли из тумана, висевшего, словно шапка, на его верхушке. По всей долине еще горели огни. Как будто опять зажглись осенние костры, обозначая окончание лета, только теперь их было гораздо больше.
По древнему обычаю костры зажигали в конце лета, чтобы весной снова вернулось солнце. Сейчас казалось, что люди долины боятся, что солнце уже никогда не взойдет снова, и они зажгли все, что могли, чтобы упросить его вернуться обратно. Здесь больше не будет солнца, а если будет, то не останется никого, кто смог бы его встретить.
– Это конец мира, – сказала она. И, вспомнив слово из истории, которую когда-то поведал ей отец, добавила: – Рагнарёк. Сумерки богов.
– Да, – ответил человек. – Может, теперь всегда.
Ее брат, Хэлс, Нан Йохана. Все люди из долины. Кострища – так назывались эти осенние огни, но никто не был настолько глуп, чтобы сжигать в них что-то ценное, – например, кость, из которой можно сварить суп или сделать рукоятку для меча. А в этих кострищах будут кости. Человеческие, звериные – кости собак, кошек, скота, который не пригодился норманнам. От чувств, поднимавшихся из долины, как дым, распирало грудь – то были восторг и ужас, гнев и грусть, восхищение и отчаяние. В голове Толы будто лежал огромный камень. Она смотрела в ночь, пылающую огнем, морозом, звездами.
– Я украшу твоими костями мечи. Они отомстят за всю эту… – Она запнулась в поисках подходящего слова и, не найдя, сказала на своем языке: – Красоту.
Сорвавшееся с губ слово удивило ее. Она не видела никакой красоты в разрушении.
– Огонь, – коротко произнес мужчина. – А потом их кровь за нашу кровь.
Глава пятая
– Что, если она выздоровеет?
– Она не выздоровеет.
Леди Стилиану раздражали расспросы викинга. Путешествовать на верблюдах было не самым любимым ее занятием, но здесь, в красных песках пустыни Руб-эль-Хали, у нее не было выбора. От нестерпимой жары она под бурнусом обливалась потом. Ее стражники-северяне, однако, страдали еще больше. Это были крупные белокожие мужчины; от палящего солнца они покраснели, как лобстеры, и недостаток воды был для них пыткой.
Разумеется, днем идти было невозможно, и они изнемогали от жары под натянутыми тентами. Но теперь был закат – гневный красный глаз солнца окрашивал в кровавый цвет вершины дюн, а равнины между ними отливали голубоватым металлическим блеском. Солнце опускалось на пустыню, как молот на наковальню, и разминало ее своими ударами, словно металл. Лагерь готовился двинуться в путь: ветер, на четыре дня пригвоздивший их к месту, наконец утих. Арабы моментально свернули тенты, варяги нервно поглядывали на верблюдов.
Пленница не шевелилась. Это была девушка лет шестнадцати с пустыми, ничего не выражающими