Остров Эрендорф. Валентин Петрович Катаев
За тонкими сквозными жалюзи начиналась нежная музыка утра.
Два воробья, сидевшие под окном на ложноклассической лозе винограда Изабелла, трижды чирикнули: чвиу, чвиу и ещё раз чвиу, а затем, вспорхнув, улетели.
Во дворе фермы струя воды твердо била в жестяное ведро.
– Надо проверить вычисления, – громко сказал профессор Грант и, подняв консервы на лоб, снова завертел ручку арифмометра, нажимая на цифры клавиатуры и поворачивая рычажки.
Лампа над столом, как бы утомлённая бессонная ночью, слабо и ровно горела под густым оранжевым колпаком.
Здесь будет вполне уместно сказать читателю несколько слов по поводу авантюрного романа вообще и этого в частности.
Прочитавши с первых строк о престарелом профессоре, который производит какие-то очень сложные вычисления, затем взволнованно трёт седеющие виски большим профессорским платком, читатель, конечно, имеет полное право отнестись к моему роману скептически и бросить его читать с первой же страницы. Возражать против этого трудно. Разумеется, читатель уже наперёд знает, что профессор делает гениальное открытие, которое должно облагодетельствовать человечество. Конечно, негодяи похищают формулы и чертежи, заготовленные простодушным учёным в одном экземпляре. Затем жених профессорской дочки даёт торжественную клятву, что он, хотя бы ценой собственной жизни, достанет вышеупомянутые чертежи, нежно прощается с невестой, залезает в первый, подвернувшийся под руку, дирижабль и начинает преследовать преступников. В дальнейшем происходит целый ряд совершенно необыкновенных приключений на суше, на воде, под водой и в воздухе, и приблизительно через десять печатных листов читатель приходит к развязке, соответствующей национальности и вкусам автора.
Англичанин сажает негодяя в тюрьму, женит храброго молодого человека на профессорской дочке, а самого престарелого учёного окружает почётом и уважением, если, конечно, его изобретение не идёт вразрез с семейными традициями и социальными устоями доброй, либеральной Британии. Француз заставляет негодяя, похитившего чертежи, обольстить профессорскую дочку, благородного молодого человека – застрелиться, а профессора – спешно сойти с ума и поджечь свою дачу. Весёлый американец неизбежно пользуется приёмом неожиданной развязки, и совершенно подавленный читатель в двух последних страницах, к ужасу и удивлению, узнает, что профессор – вовсе не профессор, а каторжник, бежавший двадцать лет тому назад из пересыльной тюрьмы в Вальпарайзо; дочь профессора – переодетый сын президента, скрывающийся от кредиторов; благородный молодой человек – дочь нефтяного короля, а украденные чертежи – прейскурант большого ателье готового платья (Нью-Йорк, 124 авеню, цены вне конкуренции, приезжим 60 % скидки). Русский автор вообще не кончает романа и, получив от доверчивого издателя небольшой аванс, четыре дня подряд ездит на извозчике в совершенно пьяном виде и потом долго судится с правлением какого-нибудь треста за разбитые стёкла первого этажа.
Ничего исключительного читателям своего романа я не обещаю. Предупреждаю откровенно. Однако считаю долгом заметить, что всё изложенное ниже есть чистейшая правда, и профессор Грант, проживавший на уединённой ферме, в двадцати милях к северу от Нью-Линкольна, одного из самых значительных научных центров Соединенных Штатов Америки и Европы, действительно сделал необыкновенное открытие.
…В шестнадцать минут первого проверка вычислений была кончена. Ошибки не было.
Профессор Грант потёр ладонями виски и утомлёнными глазами уставился на доску, где была написана десятичная дробь.
– Вычисления правильны с точностью до нуля целых одной стотысячной, сказал профессор. – Вычисления правильны. Нет никаких сомнений.
Грант быстро потёр руки и забегал по кабинету. Затем он трижды хлопнул в ладоши.
Дверь шумно отворилась, и в комнату вошёл лакей-негр.
– Душ, – коротко сказал Грант.
Лакей улыбнулся так широко, что в комнате стало светлей на сто пятьдесят свечей, и быстро распахнул жалюзи, впустивши в комнату большую свежую партию утреннего света и коровьего мычания, погасил лампу и расставил на полу походный гуттаперчевый таз.
Грант скинул халат и не без гордости похлопал себя по седеющей груди.
– Ну, старина Том, сегодня большой день. Твой хозяин сделал замечательное открытие.
С этими словами Грант стал под блестящий сноп ледяной воды, ударившей из гуттаперчевой лейки, подвешенной над тазом. Он закудахтал, захлёбываясь от удовольствия.
– Довольно, довольно!
Лакей потянул за шнур и выключил душ. Он накинул на профессора махровую простыню и стал растирать своего господина до тех пор, пока тот не расцвел, как георгин.
– Хватит. Можете идти. Передайте мисс Елене, что я жду её к завтраку на теннисной площадке.
Лакей вышел. Профессор Грант привык одеваться сам.
Через три минуты он был готов.
Мисс Елена Грант удачно отбила драйф своего партнера, поправила голой