Дочь палача и театр смерти. Оливер Пётч

      Конрад Файстенмантель – скупщик и глава Совета Обераммергау

      Доминик, Каспар и Себастьян Файстенмантель – его сыновья

      Йоханнес Ригер – судья Аммергау

      Тобиас Гереле – священник Обераммергау

      Георг Кайзер – учитель и автор текста инсценировки

      Адам Гёбль – раскрасчик и член Совета шести

      Ганс, Петер и Якобус Гёбль – его сыновья

      Урбан Габлер – десятник извозчиков и член Совета шести

      Франц Вюрмзеер – распорядитель извозчиков Обераммергау и член Совета шести

      Себастьян Зайлер – управляющий склада и член Совета шести

      Августин Шпренгер – мельник и член Совета шести

      Ксавер Айрль, Рыжий Ксавер – резчик

      Бенедикт Эккарт – настоятель монастыря Этталь

      Алоиз Майер – лесовод из долины Лайнеталь

      Каспар Ландес – ныне покойный цирюльник Обераммергау

      Рябой Ханнес – помощник учителя

      Непомук, Мартль, Вастль – школьники в Обераммергау

      Йосси и Максль – батрацкие дети

      Пролог

      Иисус медленно умирал на кресте, однако в этот раз воскреснуть ему суждено не было.

      Стояла кромешная тьма, однако Доминик Файстенмантель сумел различить надгробные плиты, черными угловатыми силуэтами вырисовывавшиеся перед деревенской церковью. Временами оттуда доносился шелест. Доминик полагал, что это вороны сидели на могилах и с любопытством его рассматривали. В долине Аммергау эти крупные хитрые птицы не были редкостью. Гнезда они вили в горах, но, чтобы поохотиться или поклевать падаль, спускались в долину. Доминик содрогнулся.

      Если в ближайшее время не подоспеет помощь, он и сам станет такой же падалью.

      Юный резчик со стоном попытался выпрямиться, но растянутые сухожилия тут же пронзила нечеловеческая боль. Его крик приглушил кусок грязной тряпки, заткнутый в рот. Юноша с хрипом повис, закашлялся и стал хватать ртом воздух. Но из-под кляпа вырвался лишь хриплый клекот.

      «Так вот, значит, как оставил нас Спаситель, – пронеслось у него в голове. – В каких муках! Взвалив на свои плечи мирское бремя… Господи, приди ко мне и спаси!»

      Но Господь не являлся. Никто не шел к нему. Несмотря на кляп во рту, Доминик в очередной раз попытался позвать на помощь, хотя стояла глубокая беззвездная ночь и местные жители в большинстве своем спали. Но уж пономарь-то наверняка уже на ногах! Его дом располагался прямо у кладбищенской ограды, рукой подать… Однако, как Доминик ни старался, он лишь хрипел и всхлипывал. Было так холодно, чертовски холодно! Здесь, в альпийской долине, даже майской ночью стоял холод, как в разгар зимы. Одетый лишь в набедренную повязку, юноша висел на кресте под открытым небом, дрожал и зябко ежился. А вороны продолжали его рассматривать.

      Если усну, они перелетят на крест. Говорят, глаза мягче всего. Они начнут с глаз. Нельзя… ни в коем случае… нельзя засыпать…

      Доминик отчаянно старался отогнать дремоту. В затуманенном сознании кружили обрывки воспоминаний. Воспоминаний о вечерней репетиции. Произнося последние слова Спасителя, он заметил несколько подгнивших перекладин, поддерживающих сцену. Доминик велел Гансу Гёблю, своему ровеснику, исполнявшему роль апостола Иоанна, срочно заменить балки, пока кто-нибудь не пострадал. Однако Ганс лишь закатил глаза и шепнул что-то остальным актерам, отчего те зашлись хохотом. Доминик знал, что вспыльчивый Ганс терпеть его не мог. Он сам жаждал сыграть Иисуса в инсценировке Страстей Христовых, да и многие прочили ему эту роль. Но по решению Совета роль досталась Доминику. Быть может, следовало отказаться? Так захотел его отец Конрад Файстенмантель, скупщик резных изделий. Его решениям в Обераммергау противиться не мог никто – ни священник, ни старейшины Совета, ни даже собственный сын.

      При этом Доминик был близок к тому, чтобы освободиться наконец от отцовской опеки. Он мечтал отправиться в Венецию, а может, и еще дальше, за океан, в Новый Свет, где золото и серебро реками стекали с гор. Если б его план удался, он утер бы нос