В предчувствии апокалипсиса. Валерий Сдобняков
как пример, то, что вот Шестинский работает, а вы живёте неизвестно на какие доходы. Хотя Бродский тогда много переводил. Но я с ним лично знаком не был. Вообще, интересы этого круга литераторов были мне чужды. Меня, как молодого секретаря, Прокофьев, который был резко настроен против Бродского и считал, что проведение суда – это дело правильное, хотел было сделать меня общественным обвинителем. Но я-то понимал, что это полная дурость. Ввязываться в какие-то сомнительные ситуации совершенно не хотелось. Да, пожалуй, за всю свою жизнь ни в одну подобную ситуацию я и не ввязался. Тут мне подвернулось приглашение Восточно-Сибирского военного округа приехать к ним на выступления. И мы с очень хорошим поэтом Анатолием Аквелёвым это приглашение приняли и умотали из Ленинграда. Общественным обвинителем назначили прозаика Евгения Воеводина, которого потом еврейская литературная общественность просто «закопытила», и он вскоре умер. Когда же я после выступлений в Сибири вернулся, Бродского уже осудили на несколько лет высылки из города. Конечно, ссылка эта была липовой. Жил он в деревне. Никто его там не мучил. К нему постоянно ездили друзья, возили продукты, выпивку.
Эта ссылка подогрела все антисоветские, антирусские настроения за рубежом. Бродский мгновенно стал мучеником эпохи. Лично мне стихи его не нравятся. Они оторваны от земли, от каких-то важных жизненных ситуаций. Придуманные стихи, написанные умом, а не душой, не сердцем. Но придуманное мученичество хорошо сыграло в его судьбе. Вся еврейская сила была направлена на поддержку Бродского. А ведь когда я был секретарём, то пытался издать его стихи. Бродского почти никто не читал, не знал его поэзии, а разговоров по городу ходило много. Я же был уверен, что никакой он не поэт. Так пусть люди прочитают и сами оценят. Через знакомых Бродского я собрал его стихи и договорился с издательством, тогда главным редактором был Чепуров, издать его книгу. Но так как это дело было непростое, даже чрезвычайное, то я поехал его утверждать в обком партии к секретарю по идеологии Зинаиде Михайловне Кругловой – очень хорошей женщине. Я стал её убеждать, что книгу нужно обязательно издать, чтобы люди увидели, что это такое. Пусть сами читатели скажут, нравится им такая поэзия или нет. Но Зинаида Михайловна мне ответила – ни в коем случае! Там слишком много библейских мотивов. Тогда я ответил – хорошо, библейские мотивы можно редакторски притушить, убрать, но саму книгу необходимо издать. Нет, произведения таких людей мы издавать не будем, – категорически ответила Круглова. Так, к величайшему сожалению, власть допустила вторую ошибку. Кстати, Соломон Волков в своей книге о Бродском меня вспоминает хорошо и совершенно доброжелательно, даже благородно.
B. C. Я слышал, что вы организовывали какой-то его поэтический вечер в Ленинграде?
О. Ш. Да, был такой, на который собралась публика опять же, в основном, еврейской национальности. Жена ходила на него. Меня в это время опять в городе не было. Но это событие вновь послужило бензином,