Письмо из ниоткуда. Тимур Алиев
ом заложили. Кому они мешали? И всё только для того, чтобы потом опять их разобрать. Зачем?
Говорят, в то странное время сюда вселилось какое-то казённое учреждение, и вся зала была разделена на многочисленные коридоры с тесными комнатёнками. Народ в них кишел, как в муравейнике, пахло канцелярским клеем, и стоял бесконечный стрекот пишущих машинок… Ей недавно рассказывал один знакомый.
Только она ничего этого не видела. Потому что ещё раньше Лизу вынули из её «окошка» и подвергли странной процедуре: тщательно натёрли со спины жидким пчелиным воском. А потом поместили в какую-то кладовку. Где она и проспала много-много лет.
Последним, что сохранилось в памяти, были чьи-то крики, треск беспорядочной стрельбы на улице, да бережные руки, которые нежно, словно прощаясь, провели старческими пальцами по её удивительному, вечно юному лицу…
А потом о ней снова вспомнили! Она проснулась от хлынувшего в глаза радостного весеннего солнца. Её умыли и опять поместили в «окошко», как она называла свою красивую раму. И повесили практически на том же месте. Только сразу Лиза этого не поняла. Настолько всё изменилось. Позже только узнала, что проспала без малого сто лет. Вот такая «спящая красавица»…
И сейчас она снова ощутила этот удивительный ток, что, заставляя расступиться время, отворял ей портал в далёкое, без следа ушедшее прошлое. Словно волшебный ветер подхватил иссохший листок с бульварной скамейки, да и перенёс его в восьмидесятые годы девятнадцатого века…
Вон уж показалась их усадьба, которую купил отец незадолго до её рождения – как она хороша в конце октября, да ещё, если смотреть на неё с высоты птичьего полёта!
Холмистые луга, за ними хозяйственные постройки, цветник с фонтаном перед двухэтажным родительским домом, стоящим на краю разросшегося парка.
Тронутый ряской пруд с горбатым мостиком, за которым парк незаметно переходит в настоящий лес.
В лесу исчезает протянувшаяся через всё именье извилистая тенистая дорога.
А далее, чуть левее, тот роковой овраг, у которого оборвалась короткая Лизонькина жизнь. Но не об этом сейчас…
Ах, ведь она помнит юного Бальмонта! Забавный такой был мальчуган: она встречала его на детских праздниках, куда приводила сестрёнку.
Господи, да кого она только не помнит?!
Например, тот неуклюжий, страшно непоседливый кавалер, ухаживающий на балу за всеми барышнями подряд и без умолку трещавший о том, что в каждой из них он видит черты героини своего нового романа.
Граф Т. к тому времени уже много чего написал. А Лиза, барышня начитанная, решительно вступила с ним в полемику относительно его литературных героев. Кажется, три мазурки напролёт проспорили! Она сразу поняла, что с чердаком у графа уже тогда было явно не всё в порядке!
А случилось это в Москве. Той самой зимой, когда её впервые вывели в свет.
На зиму они всегда переезжали в Москву. И снимали флигель в Мёртвом переулке.
А в Санкт-Петербурге Лиза была только один раз. Но разве такое забудешь?
Её мать, бывшая фрейлина Светлейшей Княгини Юрьевской, попросила аудиенции у своей прежней патронессы.
Лиза помнит, в каком волнении мама готовилась к визиту во дворец. И вот, когда в ожидании её возвращения, Лиза тихо грустила у окна, в комнату влетела взволнованная гувернантка с перепуганными глазами. Оказывается, Екатерина Михайловна пожелала видеть дочь своей фрейлины. Причём немедленно!
Взволнованная девочка бросилась к шифоньеру, где хранились все её немногочисленные наряды, но мадам сообщила: велено ехать прямо в том, что надето сейчас…
Когда Лиза переступила порог кабинета Светлейшей Княгини, у неё на мгновение перехватило дух от неописуемой роскоши окружающего убранства.
В дальнем конце комнаты, одетая в глубокий траур, сидела Она.
– Подойди ко мне, милое дитя! – ласково позвала её вдова покойного императора по-французски.
Лиза повиновалась: решительно подошла и, сама не понимая почему, упала на колени.
Пальцы, украшенные драгоценными перстнями, нежно вплелись в её золотые волосы. Остатки выдержки совсем покинули Лизу, и она разрыдалась, уткнувшись в подол чёрного траурного платья.
А мама, тайно наблюдавшая за происходящим из соседней комнаты, едва не расплакалась вместе с ней. Оказывается, Екатерина Михайловна захотела оценить, как выпутается девочка из столь неожиданной для неё ситуации…
Они проговорили более часа. Лиза рассказывала, как помогает гувернантке воспитывать младшую сестру, а Светлейшая Княгиня, качая головой, с притворной озабоченностью повторяла, что она «наверное, очень строгий воспитатель…»
Та зима пролетела в разноцветной, сверкающей мишуре. Балы текли непрерывной чередой, сливаясь в единое целое. Лиза полюбила их, а они полюбили её, и юная провинциалка уже чувствовала, нет, знала, что является одной из самых