Дарю вам этот мир (сборник). Евгений Филенко
но все те же кроваво-красные глаза машины для убийства.
Собрал воедино последние клочья своих сил. Напряг цепенеющие мускулы. Прижал уши. С лязгом расцепил ятаганные клыки…
Панин с криком откинулся назад, отдергивая руку.
Страшно, непозволительно медленно выполняя это, в общем-то, нехитрое движение. Потому что вродекот успевал раньше.
Звериная пасть плавно, как во сне, наделась на его правую кисть, что мгновение назад еще лежала на голове квазифелиса. Как перчатка, отороченная булатными клинками. Клыки сомкнулись, хрустко перерубая жилы и кости. Холодная тупая боль прокатилась по руке и врезалась куда-то под сердце.
И только после этого вродекот по-настоящему умер.
Панин, зажмурившись, потянул руку из капкана – это ему на удивление удалось. Приблизил к лицу. Приоткрыл один глаз. И снова закрыл.
Кисти не было. Только неровный костяной спил в ошметках кожи и мышц. Кровь фонтаном лупила из раны и барабанила по голому металлическому полу.
Царица Савская отомстила за свою честь.
Панин и котята
Разумеется, Панин не умер. Звездоходы от такого не умирают. Вообще, лишить звездохода жизни – дело непростое… Кровотечение он остановил почти рефлекторно, еще не выходя, точнее – не выползая из отсека, потому что ноги его не держали. Действуя скорее автоматически, чем сознательно, снова запустил фармакогенез. Наглотался стимуляторов, компенсировал кровопотерю. Перед глазами все плыло, временами откуда-то возникала разверстая пасть квазифелиса, а следом за ней накатывал очередной приступ тягучей боли… Потом боль отступила, свернулась в клубочек и затаилась где-то на самых кончиках пальцев… которых не было. А на ее место пришла слабость. Как телесная, так и душевная.
Отныне он был инвалид, калека. Сидя подле тревожно помигивающего пищеблока, Панин примерял к себе эти древние, никому на Земле не знакомые иначе, нежели по историческим романам, понятия, и ему хотелось плакать. Кисть руки – ерунда, пустяк! Главное – жив, горло не подставил, все видит, все слышит… Это на Земле пустяк. На галактической базе пустяк. Там любой медик в промежутке между анекдотами запустит тебе остеорегенерацию: «Рука – это что! Я тут одному давеча голову заново восстановил. А потом выяснилось, что ему не надо… Вот цвет лица мне твой почему-то не нравится. Нервишки не шалят?» Шалят, ой шалят! Никогда он уже не будет тем человеком, каким появился на свет, что бы там ни говорили о периодическом обновлении клеток организма. Отныне и навсегда, до самой смерти он ущербен, неполноценен, он – калека…
Рана заросла полностью на третий день, скрылась под лоскутом молодой чистой кожи. Как будто и не было ничего, как будто Панин так и родился с пятью пальцами на левой руке и без единого на правой.
Кое-как отлежавшись, отойдя от шока и вдоволь себя нажалевшись, Панин еще раз побывал в багажном отсеке. Нужно было навести порядок, уничтожить труп. Спихал в ворох пожухлую листву, спрыснул дезинтегрантом