Счастливые девочки не умирают. Джессика Кнолл
стипендию и смогу закончить школу Брэдли с выпуском две тысячи пятого года.
– Волнуешься, солнышко? – спросила мама.
– Вовсе нет, – соврала я и выглянула в окно, не понимая, что она нашла в этом Мейн-Лайне. На мой неискушенный взгляд четырнадцатилетней девочки, здешние дома не шли ни в какое сравнение с оштукатуренным розовым амбаром, где жила Лея. Хороший вкус, как мне предстояло уяснить, заключался в хрупком равновесии между блеском и простотой.
– У тебя все получится! – Мама ободряюще потрепала меня по колену. Ее губы, обильно смазанные жидкой помадой, блестели на солнце.
Мимо нашего «бумера» прошествовала четверка девушек: на узких плечах – школьные рюкзаки с удобными лямками, стянутые в конский хвост белокурые волосы покачиваются, как плюмажи на спартанских шлемах.
– Да, мам. – Я закатила глаза; не из-за нее – из-за себя. Я была готова разреветься, свернуться клубочком у нее на коленях, чтобы она снова погладила длинными ногтями мою руку, пока я не покроюсь мурашками. «Пощекочи ручку!» – упрашивала я, когда ребенком прибегала к ней пообниматься.
– Беги, а то опоздаешь! – От поцелуя на щеке остался липкий след. «Пока», – буркнула я, свежеиспеченный несносный подросток. В то утро, за тридцать пять шагов до школьных ворот, я только репетировала будущую роль.
День начался с классного часа. У меня голова шла кругом, как в любовной горячке. В старой школе не было ни звонков с урока и на урок, ни разных учителей по разным предметам. Там класс был разделен на две группы по двадцать девочек. Каждая группа занималась в отдельном кабинете, где из года в год одна и та же учительница (а все они, за одним-единственным исключением, были монашки) читала математику, обществоведение, религиоведение и английский (причем нашей группе всегда доставалась монашка). В школе Брэдли раз в сорок минут звенел звонок, возвещая о переходе в другую аудиторию, к другому учителю и другим соученикам. Я чувствовала себя актрисой, приглашенной звездой на съемках молодежного сериала «Спасенные звонком».
Но самым ярким впечатлением первого дня стал урок литературы, и не простой урок, а по углубленной программе (еще одно отличие не в пользу старой школы), куда мне удалось попасть благодаря искусно подобранным ста пятидесяти словам о трагической гибели моей питомицы. Мне не терпелось поскорей опробовать новую, только что купленную в школьной лавке авторучку с зелеными чернилами. В старой школе нас заставляли писать карандашом, как первоклашек, но в Брэдли никому не было дела до того, кто чем пишет. Можешь вообще не вести конспект, лишь бы знания были. Я выбрала ручку той же расцветки, что и школьная спортивная форма, – зеленую с белым, в знак верности традициям школы Брэдли.
По углубленной программе в классе литературы занималось всего двенадцать учеников. Мы сидели не за одиночными партами, а за длинными столами, расставленными буквой «П». Преподаватель литературы, мистер Ларсон, был, как сказала бы мама, «слегка