Порты и башни. Вероника Батхан
не вышел прощаться. Начал накрапывать дождь – сперва мелкий, задорный, потом холодный, колючий, потом где-то над башнями словно разверзлись хляби небесные – и полило. Мальчишки укрылись в полуразваленной мазанке, притулившейся к холму, и, прижавшись друг к другу мокрыми спинами, скучно смотрели, как сереет небо, прорезаются из сумрака тугие струи воды. Оба клевали носом, но сон не шел. Когда рассвет тронул мягкой ладонью спины холмов, со стороны города показался патруль – трое красных бойцов с винтовками, а за ними – неприметный человек в штатском. Перепачканный глиной отряд прошел к маяку, мальчишки переглянулись – и дали деру, едва солдаты исчезли из вида.
На Карантине погасли окна. Сонные жители копошились во дворах, жены поливали мужьям из кувшинов и подавали шитые полотенца, лениво гавкали псы, орали запоздалые петухи. Надо было решать, что делать дальше. Воровато оглянувшись, Митяй приоткрыл чехол убедиться, что дождь не повредил скрипке. Потом хлопнул себя по карману и неумело выругался, вспомнив, что оставил все башли в старом клифте. Небось, за ними теперь не сходишь! Или все же переложил? Для очистки совести Митяй провел руками по всем карманам, и нащупал продолговатую пачку. Это были деньги – больше чем оба мальчика видели в жизни, больше, чем оба могли сосчитать. У Митяя екнуло в животе – вдруг фальшивые, но в ранней булочной оборванным покупателям продали горячую булку, насовали бумажек и насыпали медяков сдачи. После короткого, но жаркого спора, половину нежданного богатства мальчишки припрятали в потайном местечке Круглой башни, вынув приметный кирпич. На остальное Алабаш предложил угостить всю братву с Галерейной и откупиться от Бачи. Кутеж Митяй отверг – пацаны не успокоятся, пока не разденут вчистую. У него появилась другая идея…
Вдовая тетка Ганна приходилась отцу дальней родственницей, была одинока, неразговорчива и при том скуповата нутряной крестьянской скупостью. Она жила на Горе, в аккуратненькой мазанке, держала небольшой огород, приторговывала ягодами, козьим молоком и, случалось, подкармливала сироту «за спасение души». Бесхозным, грязным мальчишкам тетка не обрадовалась, но напиться дала, и выслушать согласилась. Сделав жалкое лицо, Митяй рассказал, что отец «оттуда» передал ему гроши и настрого наказал не вязаться с подлецом дядькой, разорившим имущество, а велел идти к добренькой тете Ганночке и просить у неё приюта. Хитрость сработала – тетка считала, что по совести ей полагалась хоть толика от наследства. Да и деньги в хозяйстве не лишние. Для виду баба ещё ворчала, корила вшами и грязью, обещала выгнать взашей, если хоть ягодка пропадет с грядок. Алабаш божился и клялся, что «ни-ни», Митяй помалкивал. Устав браниться, Ганна протянула руку, трижды пересчитала рублишки и суетливо спрятала их под передник. Потом велела им раздеваться, самолично вымыла обоих в корыте, обстригла догола, и отобрала одежду прокипятить. Митяй похвалил себя, что припрятал деньги в скрипичном футляре.
Разместили их по летнему времени