Последний кабальеро. Максим Владимирович
видимо уже в живых не было, если не считать ещё те девять дубин, что отдыхали в форте после погрома в Ичиалька, деревушке горных жителей-рудознатцев. Если же нет, ну что же, он хотя бы попытался сопротивляться неизбежному велению смерти или этого проклятого идола Птица.
Голова раскалывалась, или из-за водки, или из-за раны, последовавшей за этим лихорадки и все нагрузки последних суток, выпавшие на его не самое молодое тело. Он облизал губы, хотя язык тоже был сухим. Хотелось быстрее прийти к развязке, потому что долго он так не протянет, Эчеварра понимал. Наконец троица что-то решила, он услышал встревоженные голоса, затем один, более глухой голос что-то резко сказал, и послышались крадущиеся, удаляющиеся шаги. Его решили обойти со спины, хорошо. Значит осталось только двое охотников. Те тоже немного погодя решили выяснить, убили они его или нет. Пошли в открытую, хоть и держали оружие наготове. Сержанта они не могли видеть, хвала адмиралу Сиерра, зато он видел их уже хорошо. Можно было бы подождать, пока они станут взбираться по камням, но его тревожили те шаги, что удалились куда-то в сторону более крутого отрога горы. Кто знает, может быть, там есть тайная тропа, которая известна только местным? Ведь их кто-то провёл незамеченными, кто-то объяснил или так же провёл по лесу. Чужак бы тут долго плутал, поскольку, не зная куда идти, можно было кружить и день, и два. Кстати, откуда они знали, что Эчеварра двигался именно к старому форту на вершине Кастакаваль? Хернандес рассказал перед страхом смерти? Проклятый трус!
От обуявшей неожиданно Эчеварру злобы усталость прошла, гул и боль в голове отступили, вытесняемые ненавистью. Он видел перед собой цели, бородатого невысокого южанина и какого-то полукровку, огромного, открывавшего свой рот, как большой ребёнок. Он выстрелил ему прямо в рот, видел, как пуля крошит редкие зубы и впивается в розовое горло, видел фонтан крови, серого месива и крошева костей, окрасивших серый камень позади полукровки. Во второго, бородатого, он выстрелил, но не задел, зато тот на какой-то миг, догадавшись, где затаился враг, выстрелил. И попал, кровь заливала глаз, хотя пуля только оцарапала кожу, не задев череп. Эчеварра заорал, от ярости и боли, вскочил на ноги, пробежал по камням, словно козёл, и прямо под выстрелами перепрыгнул на другую сторону ущелья, стреляли с двух сторон. Бородатый и тот, тот третий. Затем упал на живот, распластался и всадил две пули в грудь бородача. Тот закачался, но попытался выстрелить ещё раз, в такой позиции не мог бы промахнуться и жалкий пеон, и вот тогда Эчеварра всадил ему пулю прямо в переносицу.
Он лежал на камнях, вытирая кровь, текущую по лицу и отстранённо смотрел, как бородатая нижняя часть головы осела, вместе с туловищем, а верхняя часть головы украсила собой ещё один осколок горной породы, валявшихся после взрыва адмирала Сиерра вокруг в значительном количестве. Два трупа, один раненый, один хитрец, решивший обойти гору,