Дальней дороги. Владимир Михайлов
этому разумному совету, который прозвучал в его ушах так явственно, будто и впрямь был произнесен или хотя бы начертан резкими литерами. Внимательно осмотрев забор и определив его высоту, он воровато поглядел направо, потом налево. Затем он повернулся и действительно зашагал прочь, продолжая обшаривать глазами окрестность.
Пройдя двадцать с лишним шагов, Волгин остановился и вновь обратился лицом к препятствию. Секунду он стоял на месте, затем кинулся, внезапно и стремительно. Могло показаться, что он хочет повергнуть забор, ударившись о него всей своей немалой массой. На самом деле все было гораздо прозаичнее: Волгину был нужен разбег для того, чтобы включить микродвигатели.
Через несколько мгновений он уже сидел на заборе, сосредоточенно разглядывая открывшийся взгляду пейзаж. За самодовольным сооружением росла такая же трава и такие же группы кустов, видневшиеся тут и там, немного оживляли скучную картину. Метрах в трехстах белел уютный домик, а больше и действительно ничего не было. Так что забор, похоже, высился тут зря.
Волгин знал, что не зря.
Поерзав, он съехал вниз, как ребенок съезжает со стула. Приземлился на корточки, затем, пригнувшись, сделал несколько шагов. Когда между ним и белым домиком оказался ближайший куст, Волгин выпрямился и облегченно вздохнул. Потом стал осматриваться, подолгу задерживаясь взглядом на каждой неровности почвы, на каждом сколько-нибудь крупном камне.
Один из камней заинтересовал Волгина больше остальных. Волгин шагнул, приближаясь. На миг на его лице возникла брезгливая гримаса. Но уже в следующее мгновение, совладав с чувствами, он негромко позвал:
– Рамак! Послушайте, рамак…
Он предвидел Неожиданности, и все же, не выдержав, отпрянул: камень рос.
Не камень, вернее, а то, что Волгин назвал рамаком. Нечто, похожее на обруч, около метра в диаметре и сантиметров тридцати высотой, плашмя лежало в высокой траве и до последнего момента не было заметно, камнем же казалась выступавшая над зеленым покровом земли округленная башенка серо-коричневого цвета. Теперь башенка быстро поднималась, потому что в лежащем кольце, как оказалось, скрывались другие, вдвинутые одно в другое, как колена старинной подзорной трубы, а сейчас плавно выдвигавшиеся. Волгин на всякий случай отступил еще на шаг; к этому времени башенка достигла уже двухметровой высоты и остановилась.
– Я рамак, – проговорил приятный голос, исходивший, как определил Волгин, из башенки. – Добрый день, человек. Зачем вы пришли?
Волгин молчал, тяжело дыша.
– Говорите, – сказал рамак. – Время дорого, человек. Ваше медленное, и мое быстрое время.
Волгин откашлялся; ему было трудно выговорить слово, как будто кто-то держал его за горло.
– Ага, – пробормотал он наконец. – Значит, такой вы и есть. – Он произнес «вы» совершенно машинально, словно обращаясь к человеку.
– Да. Я рамак: разумная машина космоса.
– Я думал, вы больше похожи на нас.
– Зачем?
– Вот именно, – сказал Волгин. – Зачем? Все равно у нас не может быть ничего общего. Вы – машина.
– Вы тоже, – сказал рамак. – Но я – разумная машина.
– Ах, ты… – выдохнул Волгин, сжимая кулаки.
– Что вы хотите сказать еще, человек?
Но Волгин снова смирил себя.
– Это я скажу не здесь. И не вам.
– Идите, человек! – сказал рамак. – Сколько ушло времени!
Он произнес это прежним – ровным, приятным голосом.
– Можете ли вы подняться сами? В противном случае я помогу вам.
– Не нужно, – сказал Волгин, не пытаясь более скрыть отвращение.
Разбежавшись, он включил микродвигатели и поднялся в воздух. Перелетая через забор, оглянулся. На крыльце домика стоял человек. Руки его были подняты к лицу; кажется, он смотрел в бинокль.
– Вот с тобой мы еще поспорим, – пробормотал Волгин, опускаясь на землю с внешней стороны ограды. – Но этот прав: потеряно очень много времени. Торопиться, торопиться! Иначе они уйдут, и тогда их уже не остановишь!
И он торопливо зашагал к одинокому дереву, в тени которого стоял его аграплан.
2
Из-за приоткрытой двери доносились голоса.
– А это?
– Это и есть конус церебропушки.
– Не сказал бы, что он похож на конус.
– Сходство было в первом варианте. Потом пришлось добавить три магнитные линзы для тонкой фокусировки. Вот и получилось…
Голоса звучали свободно; так говорят люди, когда их не слышит третий. Один голос – юношеский, ломкий – был свой, привычная деталь обстановки. Другой – взрослый, глуховатый – чужой. Вроде бы незнакомый. Хотя что-то в глубинах памяти, кажется, резонировало с ним; дрожала какая-то струнка, но чересчур тихо. Если нырнуть в воспоминания…
– Вообще-то вам повезло. Потому что уже сегодня вечером попасть к нам никому не удастся: начнем подготовку к решающему