Спички. Вячеслав Ладогин
телевизорный лёд.
Потомок владетельных хамов,
Был я в телеикону влюблён —
Михайлов, Петров, Харламов,
Коньков тех – малиновый звон.
Широкая грудь с «эСэСэРом»,
Как молнии росчерк, бросок.
Над замершим в страхе партером
Священный летит сквознячок.
Как камня свист шайбы, о, кара
Давидова! Крах вратаря!
О, волшебная сила удара!
О, восторги, что вера не зря!
Даже тени не знал я сомненья
В чистой правде хоккейных побед,
Таково моё было крещенье,
А иного, считалось, что нет.
Голоса про высокое благо
Часто лгут (что пятнает Христа).
Маргарита – с метлой, а в «Живаго»
Много прозы. Вся полупуста.
Не спеши дать оценок спесивых,
Почитатель рояльных вершин
Вспомни, Быков, чудесный отрывок,
В русской прозе такой лишь один:
Лёд дрожит, да вскрикнул в испуге
Остановившийся (чешский защитник)
И вон она понеслась, понеслась, понеслась!
(Наша тройка: Михайлов, Петров, Харламов),
И вон уже видно вдали,
Как что-то пылит и сверлит воздух,
(Это шайба, смотрите повтор)!
Не так ли и ты, Русь,
Что бойкая необгонимая
(хоккейная) тройка, несешься?
После вышла «Рублёв» кинолента,
И хоккейный развеялся сон,
Очевиднее нет документа,
Что летал тенью Троицы он.
…И хоккей наш, и Тройку из Гоголя,
И наш коврик а ля Васнецов
Взяли мы грабежом не у Бога ли?
Всё Твоё. Пощади наглецов.
Руки
Меня не брали в команду, почти – не брали…
И младше был я, и хуже умел – с мячом,
Когда им хватало людей, без меня играли.
Я был – «на пожарный случай», – «Я исключён,
Я лишний на поле», – страдание мне твердило,
И «тише, Танечка», – дразнил себя я, – «не вой», —
Пиная мяч, пока солнце не заходило,
Настропалялся ловить его головой,
И вот однажды я выскочил из защиты
На правый фланг, и повёл, повёл мяч, пошёл…
И пас был на левый край… И летит, обшитый
Верёвками, мяч, тут-то я – головой, и… гол,
В девятку сладко попасть. Мяч попал в девятку.
Признанье смущало. Все хлопали по плечам:
«Как Славка наш вмазал!» – а Славке почти не сладко.
А Славка гулял, только где вот, не вспомню сам.
Уж не по душе мне играть ни в единой сборной,
И новый придумал футбол я в сердце моём:
Выходит один на поле с душой упорной,
И все двадцать двое играют с одним игроком,
Где чисто играют, а где «подкуют», попинают,
Где в спину двумя руками толкнут на бегу,
Где слово обидное скажут. Игрок же играет.
Я сам тот игрок. И ни жалобы, ни гугу.
Понятно, что в этом поле одни лишь ворота,
И ясно, что сложно забить в них победный свой гол,
Но