Ледоход. Елена Крюкова
вдохну.
На стекле – узор морозный…
Дань отдам вину.
Чтоб забыть, как на вокзале
девочка спьяна
Бормотала: «Поглядите,
что же за Луна!..
Ах вы, кобели слепые, —
что за желтизна!..
Вот закуской лезет в руки!..
Только – без вина…
Не тяните!.. Вам бы – лапать…
Я сама пойду…»
Ей бы где-нибудь поплакать.
Повыть на звезду.
Смех упорный во все горло:
«И пила, и пью!..»
Я с вином и хлебом
голо
в алтаре стою.
Иоанн Креститель. Икона
Ты в парке городском – один.
Ты – бакенщик. А что зимою?
Нельзя же по миру – с сумою…
И сам себе ты господин.
За пазухой согреешь то,
За чем в толпе огромной, втертый
В нее винтом, порвал пальто,
А вышел вон – добычей гордый.
С тобой хочу я есть и пить.
Меня никто здесь не осудит.
Ведь зельем стужи не избыть,
А старость щиколотки студит.
Стакан буфетный… Ветер, вей!
О бакенщик, ты зимний житель.
Да нет. Ты первый из людей —
Последний Иоанн Креститель.
Рабочей выгнутой рукой
Ты сцепишь кружку, как клещами.
Ты зажигаешь над рекой
Огни, чтоб путь нам освещали.
О бакенщик, скажи мне путь!
Предтеча – тот, кто рядом с нами.
Давай – за тех, кому уснуть
В ночи под царскими снегами.
И выпил он, и мне сказал:
– Согрелась?.. – и рукав понюхал.
А за спиною мерз вокзал.
И молоток отбойный ухал.
И в ватнике он предо мной
Поднялся – так взмывают свечи,
Шатаясь, – маленький, хмельной,
Последний Иоанн Предтеча.
И выдохнул:
– Родится такой человек, вроде Христа…
И все перевернет…
А дотоле – плачь, народ.
Нет на нас ни кнута, ни креста.
Все распоганили, а теперь – возвести
Заново?..
Это поищи дураков…
Дело сделано – и прощай-прости.
И – аминь во веки веков.
«АНТИФОН…»
АНТИФОН:
«Изыдет дух его и возвратится в землю свою…»
Я метнулась в сторону.
Синяя моя риза,
Вышитая золотыми павлинами, – полетела!
Свечи задела! Стало видно снизу
Прихожанам – мое крепкое тело.
Что есть одежды?
Пелены да ткани…
Страшно мне, страшно!..
Идет ко мне из мрака
Старик – без слов, без мольбы, без покаяний.
А у ног его – то ли волк, то ли собака.
– Это ты тут служишь, девчонка, Литургию?.. —
Задрожало во мне все.
Так дрожат в болезни.
– Я-то думал – будут песнопенья другие.
А ты поешь мне
все старые песни.
– Что