Истории без географии. Алексей Лельчук
и! ― сразу заорал сержант. ― Приказываю закрыть двери! Воины, чё встали! Чёрт бы вас подрал! Бегом, проверка документов! Двери открывать запрещается, все разговоры через окна!
Он выскочил из джипа и побежал к машине, подгоняя солдат подзатыльниками. Все трое, щелкая затворами и поднимая винтовки «на грудь», окружили мигом захлопнувший двери «мерс». Из окон к ним протянулись руки с паспортами и какими-то бумагами. В джипе зашипела рация:
– «Василек», говорит «яблочко». Что у вас там, Ари? Прием.
– Ари побежал играть в войнушку. Документы проверяет. Это Миша. Прием.
– Миша, отвечай по коду. Тут тебе не литературная гостиная. Доложите об окончании знакомства. Как принял? Прием.
– Хорошо.
– Не «хорошо», а «принял верно», ― рявкнуло «яблочко» и заглохло.
Миша вылез из-за баранки и, обойдя тяжелую дверь, забрался с ногами на капот. Ари с видом «терминатора» возвращался к джипу, за ним плелись молодые. Из открывшихся шести дверей «мерседеса» вылезли человек десять.
– К автобусу приехали, ― кинул на ходу сержант и полез к рации докладывать «яблочку» об окончании проверки. Арабы расселись на бетонных блоках, огораживающих автобусную остановку.
Тем временем начало светать, и Миша стал наблюдать за небом. Он очень любил палестинские рассветы. В России такого не было, или он просто никогда не обращал на это внимания. Ах да, в России ему никогда не приходилось встречать рассвет. А тут ― через день. Расписание романтики.
Сначала темнота на востоке разделялась на две части. Под черным небом с яркими южными звездами вдруг вырастала еще более черная неровная масса, тянущаяся огромными волнами с севера на юг. Потом разом проступала четкая граница между верхней чернотой и нижней, а звезды как-то незаметно начинали тускнеть и пропадать. Потом становилось ясно, что это не звезды тухнут, а небо за ними становится светлее, ясно очерченное снизу неровной линией покатых Шомронских гор.
Из-за гор во все еще темное небо просачивался багровый цвет восходящего солнца, а сверху проступала из черноты темная синь зенита. В какой-то момент, когда то и другое уже достаточно светлело, Мише удавалось разглядеть над горами тонкий оттенок зеленого, который тут же пропадал, заливаемый снизу и сверху красным и голубым. Затем становились видны очертания окрестных склонов и дорога.
Миша спрыгнул с капота и пошел пообщаться с арабами. Коренные израильтяне сочли бы это дикостью, для них арабы ― враги, но Миша за несколько лет жизни в Израиле так и не смог развить в себе бдительность и чувство патриотизма настолько, чтобы они пересилили элементарное любопытство. Тем более, ему, с винтовкой М-16 на шее и тремя вооруженными до зубов солдатами и бронированным джипом за спиной, ничто не угрожало. Он как бы невзначай присел на один из бетонных надолбов у остановки и стал рассматривать ждавших автобуса.
Несколько парней в дешевых джинсах и ярких рубашках, наверно, едут на работу. Может быть, в Рамаллу, а может и в Иерусалим. С ними старший ― коренастый араб в заношенной одежде неясного цвета и вязаной советской шапочке с помпончиком. Чуть в стороне от них ― девушка, закутанная в темное широкое платье до пят и белый платок, так что видно осталось только бледное гладкое лицо. По обеим сторонам девушки две бабки ― уселись прямо на грязный бетон роскошными бархатными платьями до пят, с вышитыми на груди замысловатыми узорами.
Вышивкой арабки украшают любые выходные платья, даже те, что носят на базар, но бархат ― значит едут в важные гости. И родственницу молодую везут. На смотрины, что ли?
– Салям алейкум. Вы куда? ― небрежно обратился Миша в сторону бабок, как бы приглашая их к разговору, но как бы не обязывая их отвечать.
– В Рамаллу, милый, в Рамаллу, ― ответила одна из бабок на неожиданно хорошем иврите. ― А ты русский, небось?
– А вы откуда знаете? ― Миша даже опешил от такого быстрого развития разговора.
– Уж насмотрелась я на вас, ― вздохнула бабка вышитой грудью. ― Да и не стали бы эти с нами говорить. У ваших-то хоть душа есть, не то что у этих.
– Ну, положим, и наши бывают разные… ― неопределенно протянул Миша, не решаясь задать бабке следующий вопрос и ожидая, что она сама выберет тему разговора.
– И дались вам эти евреи! Что в них хорошего! Вот, красавица тоже, ― она махнула рукой на девушку, ― везем брату, как скажет, так пусть и будет.
Девушка метнула в бабку пронзительный взгляд. Та замолчала, но видно было, что ей не терпится излить душу. Вторая бабка достала из складки платья семечки.
– Ты вот зачем сюда приехал? Из Москвы? ― начала опять первая.
– Да я ведь тоже еврей, хоть и из Москвы. Моя страна, захотел и приехал.
– Была я в вашей Москве… Да какой из тебя еврей? Видала я настоящих евреев… Там тебе плохо жилось, что ли? А, скажи? Здесь-то чем лучше?
Миша задумался. Это вопрос он и сам себе задавал не раз, но ответа пока не нашел. Бабка замолчала.
Голубая и красная половины востока, перемешиваясь, блекли, светлели и разливались по всему