Просите – услышаны будете. Александр Алексеевич Колупаев
ах. Увы, поселения, как и люди, рождаются и умирают. Основанное почти триста лет назад село Орловка, умерло в начале нынешнего века. А чтобы никто не сомневался в правильности статуса – «село», так поясню, в 1900 году там насчитывалось триста дворов, была церковь, и стояли насколько двухэтажных домов.
Первый раз мне довелось побывать там, в начале семидесятых. Путешествие наше закончилось ночью и, встав поутру, я не сразу понял, откуда мы приехали и где встает солнце. Плотный туман белым молоком, накрывал не только деревья, но и близ лежащие дома. Часам к девяти, солнце, особенно яркое в этой лесной и предгорной зоне, разогнало остатки тумана. Тот, клубясь, неторопливо заполз в горные распадки, и моему взору открылась восхитительная картина. Село лежало в горной чаше, горы более чем полукилометровой высоты, густо поросли смешанным лесом. Казалось, крикни, и эхо прокатится из края в край, вторясь и множась, не спеша затихнет над селом.
Во второй и в третий, да и во все последующие визиты в это село, не переставал я удивляться этому кольцу гор, пока недавно не прочитал где-то, что стоит это село аккурат в центре падения метеорита, надо полагать не малых размеров. Так как падение этого «камешка» произошло в незапамятные времена, то дожди да ветры сделали свое дело, отесали да подравняли горы и только из космоса можно еще разглядеть эту громадную рану на теле Земли.
Как-то я отвлекся от истории, которую хотел вам поведать. Поездки мои в это село стали регулярными, когда я получил статус «орловского зятя».
Мужчины села, почти поголовно кряжистые, могучего телосложения, быстро потеряли интерес общения со мной. Человек не курящий, да к тому же не пьющий, я не представлял для них особого интереса. И только после того как они убедились, что я могу таки неплохо обращаться с плотницким инструментом, признали меня достойным их внимания.
Через два дома от родителей моей жены, проживал колхозный кузнец Кузьма Петрович. Дорабатывал он последний, предпенсионный год. Как и положено кузнецу, бог не обидел его силушкой. Признаюсь, я всегда с опаской протягивал ему руку для приветствия.
Сильно он зауважал меня, после того как я выдал ему рецепт отжига металла, с последующей проковкой сварных швов, для придания однородной прочности металлу.
В один из моих приездов, он поманил меня к себе прокуренным до желтизны пальцем.
– А скажи-ка, Саня, что тебе известно о булате? – встретил он меня вопросом.
– Булат, особый сорт стали, полученный в результате проковок нескольких сортов железа и там, кажется, есть, какие-то хитрости, вообще рецепт утерян – порывшись в памяти, выдал я ему скудную порцию информации.
– Вона, как, утерян! – разочаровался он моим ответом.
– А скажи мне ещё – чем таким примечательным, выделялся этот булат?
– О – о! Главное свойство его – прочность! Нет клинков прочнее булата! – сразу нашелся я с ответом.
– Тогда, пойдем, кой чего покажу! – заговорщицки потянул он меня за рукав к себе во двор.
Пришли. Кузьма Петрович, неторопливо взял простую тяпку, что пропалывают хозяйки свои огородные грядки и протянул мне.
– Нут-ко, вот посмотри.
Я посмотрел. Ничего особенного, чистенький, немного сероватый металл, правда, острая, и без следов ржавчины кромка.
– На, вдарь по острию, – Кузьма Петрович протянул мне топор,– вдарь, вдарь, не боись!
Я, не побоялся, «вдарил». Признаюсь, не сильно. Куда там – металл тяпки вон, какой тонкий, а топор, он и есть топор.
Топор, с легким, и даже мелодичным, звоном отскочил от острия тяпки. На более светлом острие огородного инвентаря не осталось и следа, зато на топоре красовалась чёткая зарубка.
– А вот этим, попробуй – кузнец протянул мне массивный граненый напильник.
Острый угол напильника, безжалостно опустился на остриё тяпки. Полетели искры, кусочек металла, отколовшись, с визгом отлетел в сторону.
– Ого – изумился я прочности острия, – нет и следа, что это?
– Дак, он самый, булат и есть! – пояснил довольный Кузьма Петрович.
– Тяпка, из булата?! – скажи мне, что она из золота, в это поверил бы я быстрее, – насколько я знаю, из него делали только оружие, сабли, кинжалы, ну может быть – ножи, а вот, тяпки?! Ну это вряд ли, да и лет тогда ей наверное сотни две, а то и три!
– Старая она это верно, вот только сделал её мой прадед, сам в кузнице и выковал.
Кузьма Петрович, кряхтя, поднялся с деревянного чурбака,
– Пойдем в дом, там есть чего тебе посмотреть.
Зашли. Сосед, не торопясь, достал откуда-то сверху деревянного шкафа, металлическую шкатулку, которая оказалась старинной банкой из-под чая, и достал оттуда сложенный вчетверо листочек бумаги. Аккуратно развернул и протянул мне.
На белом листе, скорее всего тетрадном были подклеены четыре кусочка пожелтевшей и высохшей от времени до предела, серой бумаги. Старинные, с «ятями», рукописные буквы, были бережно обведены химическим карандашом, поэтому большая часть текста читалась