Бенкендорф любит всех нас. Владислав Солоницкий
пряталась в плотных слоях своих мыслей, а Фрэнк, честно говоря, был заворожен ее взглядом, что увел парня летать в самые густые облака. Ведь Ева смотрела таким взглядом, от которого не ушел бы ни один художник – это был самый вдохновенный взгляд, самый чистый и, казалось, непорочный в то время, как факты говорили об обратном.
Как любой художник, стремящийся прикоснуться к прекрасному, Фрэнк нашел в себе силы преодолеть девичье магнитное поле, прижимающее его к постели, и поднял свою руку, протянул ее к лицу Евы и вытер утреннюю корочку с глаза, прежде дугообразно проведя большим пальцем по ее щеке от носа и до шеи. Ева нисколько не шелохнулась – она продолжала сидеть, утопая где-то в себе, а Фрэнк утопал в ее глазах. Казалось, тем утром в тех глазах можно было видеть размеры всего ее мира, что девушка держала в голове и проецировала на квартиру, усыпая картинами свое просторное обитель.
Скоро, когда пора было уже разбавить тишину, Ева проронила долгожданное мною вопросительное словечко:
– Фрэнк? – спросила она, не отводя глаз и лишь совсем немного пошевелив губами. Настолько немного, что даже незаметно.
– Ева? – спросил Фрэнк в той же манере теперь уже у нее, только с возбужденным лицом.
– Скажи, что между нами ничего не было, – просила Ева.
– Не могу, – ответил он заворожённо. – Ведь я очень хочу думать о реальности всего здесь увиденного, – он не мог оторвать взгляд, отчего говорил членораздельно, медленно и мечтательно.
Их глаза не разминались до самых последних пор. Они смотрели друг на друга непрестанно и, казалось, даже не моргали. И здесь я решил вмешаться, то ли на пользу моим гениальным планам, то ли чтобы размазать их в свежую скотную лепешку.
– Да. У вас всё было. Вот доказательство. – Я зашел в комнату, демонстрируя в руках пинцет, окунул его за телевизор и достал оттуда использованное популярное средство от нежелательных людей, которых мне пришлось бы также любить.
– Этого не может быть. – Ева замоталась в одеяло и уселась на краю двуспальной кровати, опустив лицо в блюдце ладоней.
– Не вижу в этом ничего плохого, – утверждал я, навивая в комнату благоухания мыслей атмосферы для произрастания любви. – Секс – это лишь формальность, – продолжал говорить я, указывая резкими движениями глаз, незаметными от Евы, чтобы Фрэнк подсел к ней и приобнял расстроенную фигуру. Тот, пожав плечами, незамедлительно послушался.
– Отстань от меня, – раздражительно приказала Ева, как только почувствовала приближение сбоку, отчего Фрэнк отскочил на место.
– Уважаемые господа люди, – обратился я. – Верьте моему многократному относительно вас опыту. В этой комнате не случилось ничего ужасного. Просто сейчас вы находитесь в неловком состоянии, когда ваши глупые мозги не могут переварить содеянное. Вы оба должны абстрагироваться от всего и принять свое привычное положение: вы, Фрэнк, можете нажраться, как часто это делаете, а вы,