Гнэльф. Михаил Александрович Каришнев-Лубоцкий

      Савелий Кошкин и Гиви Гаидзе стояли на ступенях местного кафедрального собора и ожидали приезд свадебного кортежа (в этот день должен был венчаться один из приятелей Гаидзе). А внизу, на самой последней ступеньке, сидел пожилой солидный мужчина в золотых очках и дорогом костюме с кипой листовок в руках. Время от времени этот мужчина вскакивал с места и бросался догонять прохожих, норовя всучить им листовку и попутно прочитать душеспасительную проповедь. Некоторые прохожие брали клочки бумаги и выслушивали несвязные речи незнакомого проповедника, а кое-кто и посылал назойливого приставалу куда подальше. Выполнив свою миссию, пожилой гражданин возвращался к ступеням храма и на минуту присаживался отдохнуть, пока не обнаруживал очередную жертву и не кидался за нею, потрясая листовкой в руке.

      – Бедняга явно помешанный, – сказал Кошкин Гаидзе, когда вдоволь насмотрелся на сизифов труд церковного дилетанта. – А жаль: он так похож на преуспевающего профессора!

      – А он и есть профессор, – ответил Гиви и почему-то ухмыльнулся во весь рот. – Я его прекрасно знаю!

      – Читать прохожим проповеди – его хобби?

      Гаидзе замялся:

      – Не совсем… Скорее, наказание…

      – Церковное? – не отставал Савелий с расспросами.

      – Нет… Это – длинная история, но если хочешь, я могу ее рассказать.

      Возражать Кошкин не стал – он любил не только сам рассказывать разные истории, но и слушать их от других людей.

      И Гиви начал рассказывать.

      Глава вторая

      В лабораторию профессора Гейзеровского вход был разрешен только избранным. Ирочка Лапина входила в это число. Поэтому в то утро, когда закрутилась вся эта кутерьма, электронный аппарат, определив, что заявился «свой», дал команду открыть перед Ириной дверь в святая святых знаменитого ученого.

      – Вы меня звали, Аркадий Борисович? – спросила Ирочка Лапина, подходя к большому столу, за которым восседал профессор.

      – Да, Ирина Михайловна, да! – обрадовался Гейзеровский и любезно кивнул на свободное кресло. – Хочу посмотреть, кому из этих мужчин вы отдали бы предпочтение.

      – Что вы имеете в виду? – Брови молодой женщины поднялись немного вверх.

      – Ничего дурного, Ирина Михайловна, ничего дурного! Просто мне любопытно узнать, кто из этих кавалеров вам кажется симпатичнее других.

      Профессор веером рассыпал по столу небольшие карточки с нарисованными на них мужскими портретами. Лица были разные: от рекламных белозубых красавцев до страшных уродцев, от одного взгляда на которых бросало в дрожь.

      Чувствуя какой-то скрытый подвох, Ирина вытянула картинку с изображением смешного человечка, похожего на гнома из детской книжки.

      – Мне нравится этот тип, Аркадий Борисович. Во всяком случае, о нем не скажешь, что он зауряден.

      Профессор самодовольно рассмеялся:

      – А мне понравился ваш выбор! Этот тип – плод моей фантазии. Это – гнэльф. Я так назвал его, занимаясь на досуге рисованием. Что-то среднее между гномом и эльфом.

      – Вы стали заниматься живописью?

      – Нет, Ирина Михайловна, нет! Я занимаюсь тем же, чем мы занимались с вами все эти два года – биороботами. А это… – Гейзеровский посмотрел на портрет забавного гнэльфа, – это – шутка уставшего от серьезных дел чудака. Вы свободны, Ирина Михайловна, спасибо, что зашли.

      Ирочка поднялась из кресла, пошла к выходу. У дверей остановилась и, повернувшись лицом к профессору, сказала с грустью:

      – Привезли нового пациента с тяжелыми травмами… Молодой артист, подававший надежды…

      – Вы сняли с его мозга информацию?

      – Пока еще нет. Пациента готовят к операции.

      – Операцию сделаю я сам. Вы будете мне ассистировать.

      – Хорошо, Аркадий Борисович.

      – Тогда – в операционную! – Профессор бросил картинку с портретом гнэльфа на стол и резко поднялся из кресла. – Спасти молодого артиста, да еще подающего большие надежды, наш долг!