Письма к подруге. Фаина Раневская
так она меня допекла!
Другие тоже хороши – постоянно делают мне гадости. Если оставлю без присмотра коробку с пудрой, мне туда насыплют соли. У стула в гримерной подпилили ножку. Я упала и больно ушиблась. Осмотрела сломанную ножку. Она на две трети гладкая – явно пилили. Отнесла стул в дирекцию, на меня там смотрели, как на сумасшедшую. Как будто не дирекция должна следить за порядком в театре. Вспомнила там и про пудру. Сказала: «В Крыму, в голодное время можно было в гримерной кусок хлеба оставить и никто бы его не тронул, несмотря на то что все недоедали. Потому что вокруг были люди, а не черт знает кто!» Так мне за это «черт знает кто» хотели дать выговор, как будто я оскорбила весь коллектив. Хорош коллектив, от которого грим приходится запирать в ящик. Перед тем как пить воду из графина, принюхиваюсь – уж не пахнет ли чем. Вот до чего дошла. Очень трудно служить искусству в такой обстановке с такими режиссерами, как Бедная Лиза, но я служу, потому что ничего другого делать не умею. Награда мне одна – аплодисменты. Я, в отличие от некоторых, не раздаю контрамарки батальонам своих любовников, чтобы те кричали мне «браво». Какой батальон? У меня и одного-то любовника нет, что тоже дает повод для сплетен. Есть любовник – есть повод, нет любовника – тоже есть повод, выпивает человек – повод, в рот не берет – тоже повод. Было бы желание ославить, а повод всегда найдется. Чувствую, доведут они меня до того, что я выступлю на собрании. Насыплю всем перцу на хвосты и потребую, чтобы мою речь занесли в протокол слово в слово. Не хочется доводить до крайностей, но, видимо, придется.
Павла Леонтьевна пишет мне грустные письма. Ей в Ростове не нравится, но деваться некуда. Пишет, что театр большой и неуютный, а у Ю. А. начал портиться характер. Я, собственно, чего-то такого и ожидала. Но Ю. А. просто некуда было деваться. В ЦТКА его отношения с начальством день ото дня становились все прохладнее, и лучше было получить театр в Ростове, чем остаться на бобах, с одной лишь студией, которую не сегодня завтра закроют. Что бы он тогда делал? Пошел бы очередным режиссером в Театр Революции или ограничился бы игрой во МХАТе? А так посидит в Ростове до тех пор, пока в Москве не появится подходящий вариант. Сам Ю. А. говорит, что Ростов – это надолго, но я ему не верю. Это на два-три года, самое большее – на пять лет. Дольше он там не высидит.
У меня есть еще одна новость, чуть было о ней не забыла. Помнишь Игоря Николаевича[60], главного режиссера Рабочего театра? Он уже несколько лет живет в Москве, мы с ним иногда видимся. Он начал работать в кино и, как мне кажется, очень успешно, снял хорошую картину под названием «Гармонь» (посмотри ее, если не видела). Игорь Николаевич видел «Пышку», ему все понравилось – и сама картина, и моя госпожа Луазо. Он хочет снять меня в своей следующей картине. Смешно – человек еще не знает, что именно он будет ставить, но уже знает, кого он станет снимать. Я сказала, что соглашусь играть у него любую роль, хоть статую или огородное пугало. Он ответил, что имеет на
Речь идет о советском режиссере театра и кино Игоре Андреевиче Савченко (1906–1950), в фильме которого «Дума про казака Голоту» (1937) Фаина Раневская сыграла попадью.