Последний апокриф. Семен Злотников
на минуточку притормозим стремительный бег нашей истории, которая, подобно горной реке, вольнолюбиво низвергается с отвесных скал жестокой реальности в безбрежное море осознания, и уподобимся солнцу, которое неспешно восходит (а не выпрыгивает!) на востоке и так же неторопливо закатывается (а не проваливается!) на западе.
Важно понять, что отнюдь не угрозы двух глупых китайцев понудили униженно пасть ниц лучшего в мире воина и аскета!
Со слов все того же Конфуция, Ю (Иннокентию то есть!) практически не было равных в рукопашном поединке!
Он в совершенстве владел всем арсеналом приемов ведения ближнего и дальнего боя, умел, когда нужно, становиться невидимым и перемещаться в пространстве со скоростью звука или света и при желании мог спокойно противостоять эскадрону кавалеристов, пехотному полку, танковой дивизии, а также передовым войскам стратегического назначения!
Но в том и заключался парадокс, что он ни под каким видом не желал никому противостоять!
Забегая вперед и невольно предупреждая многие невероятные приключения нашего героя, можно сказать без преувеличения, что на этой земле не рождалось существа, более сопереживающего чужой боли.
Иннокентий в полном смысле испытывал немыслимые физические муки при виде страдания детей или стариков, женщин или мужчин.
Он всей душой стремился избежать насилия – что, собственно, и было единственной причиной, по которой он отказывался драться!
Насилием насилие не победить, полагал Иннокентий, и уж лучше подставить обидчику щеки…
В том-то, по нашей догадке, и состояло величие нашего героя, что он всех своих прошлых, злейших и будущих, потенциальных обидчиков разом простил.
Но в том-то и ребус: как, будучи сильным – но будучи слабым! – еще и уцелеть в этом мире?..
84 …У бульварной тумбы с красочной рекламой жаренных в касторовом масле тараканов Иннокентий живо заинтересовался уличным кидалой, виртуозно манипулирующим игральной костью и тремя пластиковыми стаканчиками.
– Познай самого себя! – вдохновенно и афористично гнилым ртом выкрикивал шпанского вида оборванец со слезящимися на морозе глазами.
Несмотря ни на что, он широко улыбался – благодаря чему выглядел не старым и не молодым.
С носа, губ, бровей и ушей у него, как сосульки, свисали железные серьги.
Проворно тасуя стодолларовые купюры, он щедро делился с зеваками добытыми истинами типа «глупый – не умный!», «богатый – не бедный!», «смелый – не трус!», «кто успел – тот и съел!»…
Время от времени находились смельчаки, что пытали удачу – и, разумеется, проигрывали.
Кто не проигрывал сразу – тот проигрывал позже, и все равно проигрывал!
Сама по себе игра мало занимала Иннокентия – он любил наблюдать людей за игрой.
«Вообще, в людях что-то есть!» – считал наш герой инстинктивно, впрочем, не углубляясь в суть этого прелюбопытного размышления.
– А я лысый, по-твоему, Ю? – донеслось из-под тряпки.
Иннокентий