Остафьевский архив. Том 5. Часть 1. Петр Вяземский
исторического романа отца и матери: нашел в комоде их любовную переписку, которая объяснила мне историю их любви, доселе мало мне известную. Я приехал сегодня из деревни для окончательного окончания нашего дела: с нынешнего же дня прорвется плотина, и потекут через меня старые грехи. К концу недели, надеюсь, что мое положение пояснится, и тогда поговорим подробнее и обстоятельнее о том, что делать надлежит. Получила ли ты 6000 рублей, письма с мусье Каталашг и с мадамою d'Angeville а при ней лорнетку? Хороша ли она и такая ли, как ты желала? Бедная Обрескова, говорят, осуждена. Мне, страх, как по ней грустно. Обнимаю и благословляю вас трех от души. Пора одеваться и ехать в Коымиссию получать деньги! Для меня это такая коммиссия! Твои письма будут разосланы. То-то уж ты расписалась! Цалую тебя нежно и крепко. Юсупов у твоих ног. Обедаю у Сергея Пет[ровича] Румянцева.
Пушкину поклон. Что его дело? Дядя его выпотел послание к другому племяннику белому арабу. Что говорит он о горячке Кюхельбекера? Я говорю, что это пивная хмель, тяжелая, скучная. Добро бы уж взять на шампанском, но нашему, то – бьют искри и брызжет!
20.
Князь П. А. Вяземский своей жене.
Москва. 20-го [-21-го] июля 1182-1 г.]. № 17-й.
И я могу жаловаться на неисправность почты: последнее письмо твое было от 4-го; в течение 16 дней как бы еще не получить по крайней мере одного письма, когда extra-почта ходит только семь дней? Уж, право, не шалят ли с нашей перепискою! Это было бы забавно. Я опять здесь для окончательного окончания дела и опять буду без решительного конца. У нас всякое дело идет ходом черепахи. Софии Обресковой нет более на свете! Я видел ее третьего дня в гробе, по их не имел духа видеть. Завтра ее хороним! Какой день для меня завтра! По утру похороны женщины, которую я искренно любил; там ехать в Коммисию получать еще задаток денежный, а там обед у Обера с Вьельгорским, Ржевскими и прогулка за город слушать цыганство. А сегодня какой день! Обедал в Петровском у своих Долгоруковых, а теперь отдыхаю в халате и беседую с тобою в ожидании Левушки Давыдова, – прибавить нечего! ты сама знаешь, куда едем! Вот жизнь со всею возвышенностию своею и грязью! И на какой конец все это ведется? Между тем беспокойства о тебе, детях, о нашем будущем; вот сумма моих настоящих впечатлений. И желудок жизни все это переваривает неприметным образом; но спрошу опять: на какой конец? Известно, какое следствие бывает после варения желудка. Но что удобрит этот навоз? Какое поле оплодотворит он? Ты скажешь мне, что я кинулся в г……….. философию, и, зажимая нос себе, захочешь зажать мне рот.
Бедная княгиня Варвара Петровна! Она кажется мне всех более достойною сожаления! Дети малы и выростут без матери; ты знаешь, что я не очень дорожу родительскою необходимостью для пользы детей и почитаю эту необходимость одною мечтою нашего родительского самолюбия. Муж…. Грешно поклепать ближнего, но как ни был он привязан к жене своей. но нее кажется мне, что он не такого сложения душевного, чтобы дать ране глубоко забраться. О сестрах и братьях и говорить нечего. Эта потеря, как ни чувствительна им, а все посторонняя.