Большая стрелка. Сергей Зверев
остроты бритвы.
Он не верил, что решится на следующий шаг. Но снова подкатывала тошнота, и снова всплывал оскал Бузы.
Художник был с утра как пьяный. Но он окончательно решил для себя, что час настал.
Вечером он подстерег Бузу в парке, когда тот развлекался на скамеечке с Нинкой из пятого дома по улице Гагарина. Она была известной на весь Дедов девицей, изгнанной из школы, стоявшей на учете в милиции, кожно-венерологическом и психиатрическом диспансерах.
Для Бузы вечер выдался удачный. Он вместе со своими прихвостнями обобрал пьяного в дым мужичка, возвращавшегося домой с зарплатой. Нинка тут же выманила у него часть добычи.
Они устроились на самом отшибе, где просторный парк спускался к реке. Художник дождался, пока они закончат свои дела. Нинке что-то не понравилось, она подняла визг. Буза ястребом налетел на нее, ударил несколько раз и отнял свои деньги. В результате она, в голос завывая и отчаянно матерясь, поплелась прочь.
Буза еще посидел на скамейке, икая и посасывая пиво. Потом встал, пошатываясь.
– Привет, Буза, – из-за кустов выступил Художник, держа руку за спиной.
Буза тупо уставился на пришельца. Узнав худую, невзрачную фигуру, широко улыбнулся:
– Чего, козел, за добавкой? Это мы быстро. – Он протянул вперед лапу и шагнул навстречу Художнику. Тот выкинул из-за спины руку с тесаком.
– Ты чего, козел? Ты на кого!.. – отступив на пару шагов, взвизгнул Буза.
Решимость Художника улетучивалась с каждой секундой.
– Брось нож! И делай ноги, пока я добрый! – прошипел Буза.
Художник понял, что его враг до дрожи в коленках боится этого тесака, и шагнул вперед.
– Ладно, сопля зеленая… Расходимся, да? – Буза поднял руки. – Я добрый!
А решимость все уходила, как воздух из проткнутого воздушного шара. Художник уже понимал, что не сможет исполнить задуманного.
Буза тоже понял это. Победно осклабился. И теперь уже сам прикидывал, как бы ловчее кинуться на противника и вырвать у него оружие.
Художник ощутил, как опять пахнуло изо рта Бузы отвратительным запахом. И мир будто поплыл куда-то.
Острая сталь рассекла протянутую руку. Раненый Буза взвыл, в глазах его вспыхнул бенгальским огнем животный ужас.
А Художника эта волна тошноты, подкатившая к горлу, уносила все дальше. Он с размаху, неожиданно легко, всадил тесак в толстое брюхо Бузы. И, выпустив рукоятку, отскочил.
Буза удивленно смотрел на торчащую из его тела рукоятку. Хотел что-то сказать. Упал на колени, держась за вспоротый живот. И заскулил как побитая собачонка.
– Ты чего?.. Ты че, совсем, да?.. – слабо шипел он, корчась.
Художник стоял над ним. Сердце бешено колотилось в груди, душа ликовала, была преисполнена сознанием своего могущества. Единственно, чего не было, – жалости. Художник был волком. А Буза умирал, как разделанный мясником хряк…
Тесак Художник выбросил в речку. И вскоре понял, что то самое чувство тошноты не оставило его. И он вовсе не скинул лежавшую