Обретение настоящего. Елена Владимировна Семёнова
рынок тоже кажется теперь чем-то из области сновидений. Юнейшее поколение будет удивлено, узнав, что на нём практически не было представителей «братских» республик.
Что ж, мне столь же нелегко было представить это место времён детских лет моей бабушки, когда Москва-река ещё не обросла каменными берегами, а окрестные улицы с деревянными домиками и собиравшимися вокруг них по вечерам для неспешных бесед жителями больше походили на большую деревню.
Во время наших прогулок по Москве бабушка нередко останавливалась у какого-нибудь дома и рассказывала о нём… О том, кто жил в нём, кто останавливался, какие события с ним связаны. Сегодня я часто ловлю себя на мысли, что совсем не знаю Москву нынешнюю, но ту, стародавнюю, которую и бабушка не успела застать, знаю так, что, кажется, с завязанными глазами могла бы отыскать нужный дом, показать, где проживает такой-то… Эти старые дома никогда не заменят музеи, потому что музеи хранят экспонаты, а дома – атмосферу, эхо голосов, тепло дыханий…
Эту особенность я позднее лучше поняла, бывая в различных церквях. Возьмём, к примеру, две церкви: одна полуразрушенная, другая заново отстроенная. Вроде бы всё то же: служба, люди, а чувство совершенно разное. В новоделе – пусто, в старых стенах – душа полна. В чём же дело? А именно в них, в стенах. Бог поругаем не бывает, а «храм порушенный всё храм», осквернённая святыня остаётся святыней. Древние стены хранят в себе столь мощный заряд многовековой намоленности, что ни большевистские разорители, ни позднейшие перевёртыши, обратившие дом Божий в место торговли, не могут пересилить его. Новоделы этим зарядом (иммунитетом) не обладают, посему в них, большей частью, царит дух мира сего.
К слову, в новоделы бабушка не заходила никогда, а в церкви старые – только во внеслужебное время. Меня удивляло это, так как дома у бабушки было много икон, всегда теплилась лампада. Она не пропускала молитвенных правил, соблюдала посты, читала мне вслух Евангелие, Жития Святых и другие книги. Но в храм не ходила… Много позже, за год до её смерти, в нашем доме появился священник. По-русски он говорил с чуть заметным акцентом. Оказалось, что отец Виктор – потомок белоэмигрантов и приехал в Россию лишь недавно с благословения зарубежного митрополита. С бабушкой мы успели один раз побывать на его службе в маленьком домовом храме недалеко от Москвы. К нему она наказала мне обращаться в случае нужды, и именно он отпевал её несколько месяцев спустя.
Кроме всего вышеперечисленного, существеннейшей частью моего воспитания были книги. Книг же у бабушки было великое множество, и хранились они в том самом дубовом шкафу, к которому в связи с этим я относилась с ещё большим почтением. Ещё не умея читать, я могла часами просиживать на диване, листая альбомы с картинами. Такие альбомы, к слову, в то время издавались у нас исключительно на иностранных языках, видимо, полагая, что советскому человеку подобное не пролетарское искусство без надобности. Листая картину за картиной, я рисовала в своём богатом воображении целые истории, мало