Исповедь. Елена Богатырева

      Нина Анисимовна возвращалась домой разочарованная. Поездка оказалась на редкость утомительной, встреча со старой приятельницей – бессодержательной, сумбурной и в силу этого совсем неоправданной. Подруга погрязла в мелких бытовых сражениях с детьми и внуками, и жизнь за пределами этого круга утратила для нее всякое значение. Горизонты же интересов Нины Анисимовны простирались гораздо шире. В свои семьдесят, она с неподдельным интересом наблюдала как жизнь порой вкрадчиво и неторопливо, а иногда молниеносно и беспощадно, меняла общественные устои, взгляды, порядки, идеи. Ее волновали люди, которые будут жить в далеком завтра, куда ей уже не попасть: справятся ли они там без нее, сумеют ли отличить добро от зла?

      Нина Анисимовна совершенно не зависела от детей – роскошь, которую не каждая ровесница может себе позволить. Конечно, приходилось работать, роскошь эта отнимала уйму сил, а взамен давала совсем немного: возможность ходить с гордо поднятой головой, не докучать молодежи жалобами на перемены самочувствия, а с гриппом бороться в одиночку с помощью баночки засахаренного варенья, по счастливой случайности завалявшегося на полке. Вспоминая обиженное лицо подруги и все ее сетования, Нина Анисимовна только пожимала плечами. Зачем, спрашивается, докучать детям, вмешиваясь, вопреки их желанию, в их жизнь, когда вокруг столько людей, мечтающих, чтобы именно ты посоветовала, помогла, а то и решила бы их проблемы.

      Подруга жила на окраине города. По одну сторону дома слепили городские огни, по другую чернела промзона, носившая до глупости высокопарное название – Парнас. Единственным видом транспорта здесь были юркие микроавтобусы, напичканные неудобными шаткими сидениями. Очередь на маршрутку показалась Нине Анисимовне бесконечной, но выбирать не приходилось, а потому она, вздохнув, пристроилась в хвост и тут же ступила в глубокую лужу, промочив ноги. Другой счел бы день окончательно испорченным, но Нина Анисимовна, напротив, решила, что теперь-то ей точно терять больше нечего, улыбнулась и расслабилась.

      Очередь вела себя шумно и подвижно, потому что состояла в основном из молодых людей, совсем не умеющих ждать. Толпа покачивалась то вправо, то влево и, непонятно за счет чего, медленно продвигалась вперед. Первая маршрутка сократила очередь примерно вполовину. Во вторую явно не попасть, а вот в третью Нина Анисимовна рассчитывала сесть одой из первых. Но третья маршрутка пришла вместе со второй и все, позабыв приличия, и помня только о позднем времени, бросились к распахнувшимся дверям.

      Не успела Нина Анисимовна опомниться, как ее понесло в живом человеческом потоке и, – она вовремя догадалась пригнуть голову, – швырнуло на сидение у окна. Изумившись своему везению, она принялась шарить рукой в сумке, вылавливая кошелек и потихоньку разглядывала своих соседей. И буквально обожглась, встретившись взглядом с молодым белобрысым пареньком, сидящим справа. Неприятный взгляд: с блеском и не уравновешенный. «Вор», – предположила Нина Анисимовна. Вообще-то, она не была склонна так скоро давать людям характеристики, но в маршрутке хрипел русский шансон и ассоциация всплыла сама собой. Нина Анисимовна с задорным злорадством перестала прижимать к себе сумочку, коль вор, – пусть пошарит: кроме пяти рублей в потайном карманчике ничего не найдет, а времени потеряет достаточно, чтобы не лезть к остальным. В ее сумке любой бы заблудился…

      Но предполагаемый вор не обратил ни малейшего внимания на ее приглашающий жест, а впился немигающим взглядом в затылок женщины, сидящей к ним спиной. «Ага, – Нина Анисимовна заинтересовалась. – Значит не вор, а влюбленный. У них порой одинаковый блеск в глазах…» Она попыталась разглядеть женщину, наклоняясь на поворотах более чем следовало и вправо, и влево, но рассмотрела только обычную светлую куртку да легкий шарф, выбивающийся из-под воротника.

      Когда