Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник). Фрэнк Герберт
корабль Гильдии…
– Милорд… – Она запнулась, не решаясь продолжать.
– Да?
«Его не отговорить от попытки сделать эту планету безопасной для нас, – думала Джессика. – И я не могу применить к нему приемы Бене Гессерит!»
– В какое время вы желаете обедать? – спросила она.
«Она не это хотела сказать, – понял он. – Ах, Джессика моя! Если б можно было оказаться подальше от этого ужасного места – вдвоем, без необходимости думать о безопасности, без всех этих забот и тревог!..»
– Поем в офицерской столовой на космодроме. – Он махнул рукой. – Вернусь поздно. И… да, я пришлю за Паулем машину с охраной. Я хочу, чтобы он присутствовал на совещании по вопросам нашей стратегии.
Он кашлянул, словно собираясь сказать что-то еще, потом, не произнеся ни слова, круто развернулся и уверенными шагами вышел в вестибюль, откуда все еще доносились звуки разгрузки. Слышно было, как он говорит в обычной надменно-командной манере (он всегда так обращался к слугам, когда спешил):
– Леди Джессика в Большом зале. Иди к ней, немедленно.
Хлопнула наружная дверь.
Джессика повернулась к портрету отца Лето. Тот был написан знаменитым Альбе в зрелые годы Старого Герцога и изображал его в костюме матадора с ярко-красным плащом на левой руке. Его лицо казалось довольно молодым – едва ли старше, чем Лето сейчас, и те же были у него ястребиные черты, те же серые пристальные глаза. Глядя на картину, она сжала кулаки.
– Будь ты проклят! Проклят! Проклят! – прошептала она.
– Что прикажете, высокородная госпожа? – Голос был женский, высокий и тягучий.
Джессика резко повернулась. Перед ней стояла угловатая седая женщина в свободном, бесформенном платье уныло-бурого цвета. Она была такой же морщинистой и высохшей, как и все в толпе, встречавшей их утром на космодроме. Все жители планеты, кого я видела, подумала Джессика, были на вид какие-то иссохшие и истощенные. Лето, правда, сказал, что они очень сильные и жизнестойкие. И, конечно, у всех были эти необычные глаза – темно-синие глубокие провалы без капли белизны. Загадочные, таинственные глаза. Джессика заставила себя отвести взгляд.
Женщина неуклюже поклонилась – такой кивок могло бы отвесить боевое копье:
– Меня зовут Шэдаут Мэйпс, высокородная. Я жду ваших распоряжений.
– Можете называть меня «миледи», – сказала Джессика. – Я не высокородная. Я состою в конкубинате с герцогом Лето – я его официальная наложница.
Снова последовал тот же странный кивок, и женщина с какой-то двусмысленностью спросила:
– Значит, есть еще и жена?
– Нет и никогда не было. Я – единственная… спутница герцога и мать его наследника.
Говоря это, Джессика внутренне усмехнулась над гордыней, прозвучавшей в ее словах. Как там у блаженного Августина?.. «Разум приказывает телу, и тело подчиняется. Разум приказывает себе – и встречает сопротивление…» Да – и в последнее время это сопротивление растет. Придется мне потихоньку отступать…
С улицы донесся странный