Полёт в Чаромдракос. Наташа Корсак
с неё шнурок с амулетом. А Лысый направился ко мне, но тут и Луи бросился в атаку, стал клевать головореза в голову, щеки и спину. Тогда Лысый выхватил нож и погнался за чижом. Тот взлетел к фонарю, и бродяга, чертыхаясь и вытирая со лба кровь от точных ударов Луи, вернулся ко мне.
– Девчонка-то никуда не убежит! – прокричал Блоха, призывая Лысого. – Лучше помоги мне с мадамой. Не могу разорвать этот гадкий шнурок.
Я ничего не могла сделать. Блоха держал Камиллу так крепко, что казалось, её хрупкое тело вот-вот сломается под его весом. Лысый тоже навалился на неё, сорвал сережки, «змеёй» облизнув их. Я понимала, что Камилле становится плохо, она была ещё бледнее обычного и предобморочно закатила глаза.
Я завизжала:
– Убирайтесь! Оставьте её! Пошли прочь! Бабушка! Камилла, держись!!! – Я произносила всё это сквозь слезы, пытаясь подкатиться ближе.
Бандиты захохотали, и вдруг я снова услышала мелодию. На это раз из уст самой Камиллы. Еле шевеля губами и становясь почти прозрачной, она запела:
Чарум-чарум, Гензель Гипно…
Чарумдракози…
Чарум Арходас ке Орлик…
Человечек спи…
Ещё чуть-чуть – и я бы сошла с ума! Зачем в такой момент она поет, а главное – как моя тайная мелодия перекочевала в её уста?
Воры не ожидали такого поворота. Но, недолго думая, вернулись к своему делу с ещё большими усилиями. Лысый корчился и плевался, пытаясь перерезать крепкий шнурок. Но тот, словно гордиев узел, лежал на шее Камиллы и, несмотря на слабость хозяйки, самостоятельно противостоял ворам, будто имел свой характер и необыкновенную силу. Клык на шнурке трепетал зеленым огнем, и тот становился всё ярче и ярче. И вот тут раздался нечеловеческий рев. С вершин высоких крыш, а может, и с неба точно все ветры столкнулись лбами, срывая листья с деревьев, с корнями выкорчевывая свежие цветы, теперь он обрушился и на нас.
– Bon sang! Rendez-vous![35] – прокричал кто-то с высоты каменным голосом. Он показался до боли знакомым.
По глазам мне ударила пыль, но я увидела, как, раскинув тяжелые крылья, словно вестники смерти, на землю опускались страшные существа. Разбивая вдребезги воздух, с правого крыла несся красноглазый слон. С левого фланга заходил сероклювый пеликан. А возглавляла клин Она! Ругаясь на французский манер, она со злостью скорчила свою и без того морщинистую морду. Оголив лезвия своих клыков, василисковый язык, до скрипа она сжимала кулаки и хищно сверлила своими совиными глазами Блоху и Лысого.
Её звали Стрикс. Ещё вчера она была для меня самой страшной принцессой обезьян, легендой средневекового Нотр-Дама, химерой, созданной из древнего известняка и наделенной всеми человеческими пороками. Одной из тех мертвых статуй, что гнездятся на аркбутанах святого Собора Парижской Богоматери. А сейчас я вижу её ожившую, кричащую, ещё более страшную и непредсказуемую. Вот-вот и она опустится на площадь и разнесёт здесь всё вокруг.
Выпустив пар, химера коснулась земли. Слон приземлился рядом со мной и мгновенно обвил меня хоботом,
35
Чёрт побери! А ну-ка, сдавайтесь! (