Русские во Второй мировой войне. Анатолий Уткин
еской германской военной машины, оказавшейся способной в 1914–1918 годах воевать на равных едва ли не со всем миром.
Истоки Второй мировой войны нетрудно проследить в Первой мировой войне, из которой потрясенная Россия ушла в революцию, изоляцию, колоссальный по масштабам социальный эксперимент. Из этой же войны Германия, почти выдержавшая давление едва ли не всего мира, вышла озлобленной, с подспудной решимостью взять реванш. Версальская система, гарантами которой на континенте были Франция и малые страны Восточной Европы, не могла быть эффективной, потому что ее прямыми и косвенными жертвами были две крупнейшие державы континента – Германия и Советская Россия. Малейшая степень взаимопонимания между этими двумя странами, ощущение параллельности интересов сметало Версальскую систему как карточный домик. Первый удар колокола по ней прозвучал в итальянском городке Рапалло, где представители Советской России нормализовали отношения с Германией.
Вторым ударом колокола был приход к власти в Германии национал-социалистов. Они изолировали страну, поощрили национальную экзальтацию, сплотили коллективную волю и предложили в качестве национальной идеологии худший вариант социал-дарвинизма: сильные выживают, слабые погибают. Нацисты исказили психологию страны «гневом за предательство» 1918 года, посеяли в умах молодого поколения веру в безусловное превосходство германской расы, объявили исторической миссией народа необходимость взять реванш за поражение в первой мировой войне. Третий удар колокола истории прозвучал, когда окружающие Германию народы в бессилии, слепом эгоизме, страхе, гонимые страшной памятью о прежней мировой катастрофе и надеждой умиротворить агрессора, пошли на уступки, равные капитуляции перед ним. Этим они укрепили национал-социализм и подорвали союз Запада и Востока как единственный противовес агрессивным устремлениям немцев. Польша, Англия, Бельгия, Франция, СССР в 1934–1939 годах в той или иной степени предпочли компромисс с агрессором силовому противостоянию и обрекли себя на военное испытание в худших условиях.
Цивилизационные и социальные различия главных европейских государств – Советского Союза, Британии и Франции – встали на пути формирования новой Entente cordiale, направленной на самооборону европейских жертв германского динамизма, тевтонской ярости, принявшей в Третьем рейхе Гитлера причудливые и страшные черты. Разумеется, войны могло не быть, но для этого европейским народам нужно было отказаться от итогов Первой мировой войны и согласиться на ту или иную степень зависимости от германского рейха. Дольше всех иллюзию ограниченности германских притязаний питали Лондон и Париж, трепетавшие перед опасностью повторить недавний разрушительный опыт, что и сказалось в Мюнхенском соглашении 1938 года, начавшем процесс ревизии послевоенных границ.
С подобным изложением причины вползания мира во Вторую мировую войну согласится, пожалуй, большинство ее историков. Скажем, ведущий американский историк этой войны Г. Вайнберг исходит из того, что «какими бы ни были конфликтующие между собой амбиции и идеологии мировых держав в 1920-е и 1930-е годы, будет справедливым утверждать, что, за единственным исключением Германии, ни одна европейская нация не считала еще одну мировую войну приемлемым ответом на всевозможные стоявшие перед ними проблемы. Без германской инициативы еще одно мировое кровопролитие было немыслимо для всех стран, оно немыслимо для историка».[1]
Япония никогда бы не превратила свою войну с Китаем, ведущуюся с 1937 года, в более широкий конфликт, если бы не феноменальные победы Германии в 1940 году, позволявшие Токио надеяться на создание огромной азиатской империи в благоприятный период «занятости» основных мировых сил европейским конфликтом. Нападение Германии на СССР и Японии на США превратили европейский конфликт в подлинно мировую войну, где боевые действия велись на нескольких театрах военных действий. Особенностью данной истории Второй мировой войны является стремление, если можно так выразиться, «исправить» явственную несоразмерность многих имеющихся обобщающих работ, ставящих на одну шкалу значимости различные по калибру явления. С нашей точки зрения, исторически некорректно ставить на одни весы исторической значимости главное и второстепенное, локальное и решающее по значимости. Справедливым будет утверждать, что главным полем разрешения второго мирового конфликта был советско-германский фронт. Именно здесь, в столкновении всей полномасштабной мощи Германии и Советского Союза, решилась судьба мировой войны.
Представьте себе поражение СССР в 1941 году, смыкание Германии с Японией, превращение Евразии в контролируемую «осью» Берлин-Рим-Токио мировую крепость. Внутри этой крепости, где часть индийцев восстает против англичан, где Турция и арабский мир присоединяются к «оси», где живут более двух третей мирового населения и размещены 70 процентов индустриальных мощностей мира, германская и японская зоны влияния наверняка сумели бы внушительно противопоставить себя Соединенным Штатам, имевшим в начале конфликта армию меньше бельгийской.
Гейзенберг создает ядерное оружие; нефть Персидского залива в руках, далеких от англосаксонских; в Пенемюнде Вернер фон Браун завершает создание того, что позже будет названо межконтинентальными
Weinberg G. A World at Arms. A Global History of World War II. Cambridge, University Press, 1994, p. XIV.