Чтец. Трейси Чи
та и норм правописания; то, что они слышали и узнавали, они не записывали в книгах. Они запоминали рассказываемые им истории, и эти истории жили в их голосах и телах; жители Келанны повторяли эти рассказы, пока они не становились частью их существа, а легенды – их языком и сердцем.
Некоторые рассказы передавались из уст в уста, пересекая пространство государств и океанов; другие же, будучи повторенными всего несколько раз, быстро забывались. Не все легенды становились известными всему народу. Многие из них жили тайно в одной-единственной семье или малом кружке почитателей, которые шепотом передавали их друг другу и, таким образом, поддерживали в них жизнь.
Одна из таких историй повествовала о таинственном предмете, именуемом Книга. В ней содержался ключ к величайшей магии этого мира. Некоторые уверяли, что в Книге записан секрет превращения соли в золото, а людей – в крыс. Другие утверждали, что, не утруждая себя, человек с помощью этой Книги способен управлять погодой, а то и… армию создать! Варианты различались деталями, но все соглашались в одном: только очень немногие были способны использовать Книгу. А некоторые уверяли, что, якобы, существует сообщество людей, специально обученных обращаться с Книгой; поколение за поколением эти люди размышляют над Книгой и копируют ее, снимая урожай знаний так, как если бы это была питательнейшая пшеница, на которой они могли бы жить, усваивая лишь предложения и абзацы. Год за годом они копили магические заклинания, делаясь с каждым днем все сильнее и сильнее.
Но книга – вещь чрезвычайно любопытная. В ее власти захватить тебя в плен, перенести тебя в дальние страны, а то и сделать из тебя нового человека. Хотя, с другой стороны, книга – даже волшебная – есть просто стопка бумаги, проклеенная и прошитая нитками. И чаще всего читатели забывают именно это обстоятельство. Они забывают, скольким опасностям подвергается книга.
Со стороны огня.
Сырости.
Времени.
И воров.
Глава 1
Последствия воровства
Толпа заполонила песчаную дорогу, проходившую сквозь непролазные джунгли, и солдаты королевской морской пехоты в своих красных мундирах, верхом на откормленных жеребцах, возвышались над морем человеческих голов, как генералы на параде.
Сефия никогда не видела ни парадов, ни генералов, потому что Нин, стоило ей заметить хоть что-либо, отдаленно напоминающее мундир, сворачивала с дороги. Но Сефия ощущала присутствие власти и без труда распознала ее лик в красных мундирах.
Мундиры солдат были безукоризненными, черные сапоги начищенными до блеска, а эфесы сабель и приклады ружей сияли на солнце. Любой законопослушный гражданин был счастлив лицезреть этих красавцев.
– Воров ловят, – сказал кто-то из толпы. – Народу на дороге предостаточно, вот бандиты и вышли на охоту.
Сефия усмехнулась.
Нин посмотрела на нее.
Вокруг них народ, стремящийся на рынок, нес корзины и катил грохочущие тележки, на которых были устроены холщовые сумки для младенцев; родители грубыми голосами призывали своих грязноватых детей, когда те отходили слишком далеко.
Сефия и Нин легко смешались с этой толпой – потрепанные одежды делали их неотличимыми от массы народа.
Но они были не такие, как все.
Сефия провела рукой по потайному карману на своей жилетке, где она хранила кусок кварца с вкраплениями венерина волоса, несколько последних рубинов с ворованного ожерелья и связку отмычек. Хотя ей было только тринадцать, а стройная фигура заставляла ее выглядеть еще моложе, Сефия, вероятно, совершила столько преступлений, сколько не совершила бы за свою жизнь и дюжина взрослых воров – если, конечно, не брать в расчет Нин.
– В городе, наверное, новый старший офицер, – пробормотала Нин. – Сверхусердный служака.
Сефия подавила смешок.
– Чему ты смеешься, девочка моя?
– Ничему, тетя Нин.
– Прекрати. Будешь так ухмыляться, на тебя станут обращать внимание – кому не надо.
Они подходили к городу, и Нин достала и повесила на руку связку шкур. Сгорбленная – гора, а не женщина, – Нин возрастом могла бы сойти за бабушку Сефии. Исключительно умелая – на шкурах, которые она снимала, Нин не оставляла ни малейшей дырочки; вся шкурка, до мельчайшей ворсинки, была отделена от тушки аккуратно и бережно.
Дело было в руках Нин. На первый взгляд – ничего особенного: загрубевшие от жара, со следами старых ожогов, лоснившиеся на свету. Но в том, как Нин ими пользовалась, было нечто особое. Ее прикосновение было буквально, по-настоящему пуховым. Сефия была убеждена, что Нин могла схватить за крылья бабочку, отпустить ее, и хрупкие крылья насекомого нисколько бы не пострадали. Чтобы понять, что за женщина Нин, нужно было видеть ее руки.
Что до остального, то в своем дорожном наряде из медвежьей шкуры она выглядела совершенно непримечательной: некая бурая сухая неопрятная гора, готовая на глазах расползтись во влажной атмосфере дождевых лесов.
Когда красные