Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия. Нелли Карпухина-Лабузная
: «Под крылом слепой богини», книжку обложкой оформили, серенькой – серенькой.
Первое издание моей книги хотя и быстро разошлось в книжной сети, но не принесло мне должного удовлетворения. И обложка была некрасива, и название имело весьма несуразное. Да и несколько историй со временем потеряли актуальность.
За годы и годы опять накопилось историй, и хочу вам поведать многое из того, что накопилось за долгие годы адвокатского опыта.
Практически в книге нет вымысла и почти все истории подлинны. Меняются времена, да не меняются люди. Новые волны поколений людских несут все те же проблемы, неудачи и юридическое незнание азов в области права.
Книга моя не ликбез для страждущих юридических знаний. Это скорее попытка показать на примере жизненных историй чего стоит ошибка, иногда стоящая жизни.
Опыт ошибок других человеков сможет вам дать опыт бесценный, как избежать этих самых ошибок. А, может, чуточку лучше стать самому.
Жених из… сугроба
Дело было вроде недавно, но и давно. Случилась эта история где-то в середине семидесятых годов прошлого столетия, в зимнем Комсомольске-на-Амуре, городе холодном, стылом, где на каждого гражданского приходилось по два зека и два армейца.
Вечером, а вечер сгущался с четырёх часов дня, когда сильно темно и на улицах страшно, идет домой гражданочка совсем замёрзшей наружности, в небогатом пальтишечке, в мохеровом беретике. Короче, спешит домой преподавательница института. Старается бежать, а ветер сносит её в подворотню. Дзёмги – район дальний, стылый, толку, что два оборонных завода рядом, всё равно, страшнотень ужасающая. Дрожит наша преподавательница и от холода и от страха. А идти-то надо!
Вдруг из сугроба окрик: «стой, бляха, паскуда!»
От страха и «ой!» то не скажешь: вылез из сугроба мужик здо-о-о-ровенный такой. С фонарный столб (если б он был бы, конечно). И орёт опять: «стой, паскуда, ты куда!». И такой у него голос «ласковый», да «нежный», что наша гражданочка со страху ни бежать, ни стоять, ни плакать не может.
Подошёл к жертве поближе, присмотрелся: бедновата нажива. Ни колечек, ни серёжек даже в отдалённом будущем не намечается, пальтецо, на что ни на есть рыбьем меху, разве что беретик модненький, да за два рубля кому мараться хочется? А отпустить – здрасьте вам, чего это ради? Не дай, бог, профессионализм потеряешь.
Ну, остается одно, весьма и весьма нескромное желание, с чем наш «фонарный столб» и пристал к милой даме, намереваясь осуществить таковое желание в ближайшем же сугробе: а где ещё прикажете тоску молодецкую зеку утолить? Ни кола у него, ни двора, негде ни выпить, ни бабу «на рыбьем меху» соблазнить.
Дамочка наша и вовсе обмерла от такого предложеньица, (господи, и дом-то совсем рядом, за углом, жалко сдохнуть так-то). Набралась смелости, повела разговоры со страху:
– Зачем же в сугробе-то, и холодно, и непривычно что то при минус 40 вашу жажду утолять, пойдёмте лучше ко мне домой, я тут рядом живу, за углом, вот мои окна на третьем этаже. Там хоть тепло…
А сугробник ей:
– Идем, паскуда. Но, если кто дома есть, убью всех.
– Да нет, – лепечет жертва, – живу я одна, мужа с год как похоронила…
Идут, ведут этакие светские беседы. Со стороны, ну, чисто пара нежная домой плетётся, наработавшись вдосталь.
Вот только ножичек в спину адреналинчик «паскуде» щекочет.
Добрались.
Щёлкнул замок, пахнуло теплом да уютом.
«Паскуда» возьми да и осмелей (о! дома-то и стены помогают):
– Может, разденетесь, чайку горячего, да и щец отведаете? Вчера варила… Да и водичка горячая завсегда у нас… Можно и попариться…
«Столб» для порядку рявкнул:
– Я тебе такую баньку кровавую устрою, милиция год отмывать будет!
Прошёлся по квартире. Вроде никого нет, телефон тоже отсутствует. Отобрал у хозяйки ключи, и пошёл в ванную.
Да и то говорить, какой русский от бани откажется! А откажется, значит, не русский, а так, крови жидковатенькой будет. А тут после мороза, да стылой зэковской жизни как в ванную под кипяточек не кинуться! Да и хозяйка бельишко мужнее подкинула чистенькое, хоть и старенькое, уютом пахнет. А не карболкой да хлоркой фельдшерской. А тут и мыло земляничное душистое, (шампунями тогда только торгаши да партийцы баловались, да начальство военторговское), и полотенце пушистое, и тапочки!!! Не кирзачи с портянками вонючими, а тапочки.
Намылся «столб», аж паром от него валит, выходит из ванны. А в ноздри бьёт запах: ей-ей, не наврала, паскуда, щами пахнет, домашними, что с сухариком да под водочку идут. Аж крякнул, то ли от восторга, то ли от смущения.
И хозяйка розой алой пылает: то ли от мороза щёки не отошли, то ли от испуга, то ли от смущения. Мужичок-то хоть и столбом фонарным всё равно смотрится, такой худой да длинный, но вроде ничего. Не шибко и страшный, глаза голубые, чуб с сединой. Не, видный мужчина, если его откормить.
А