Поэмы. Александр Пушкин

           Прими с улыбкою, мой друг,

           Свободной музы приношенье:

      Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье

           И вдохновенный свой досуг.

      Когда я погибал, безвинный, безотрадный,

      И шепот клеветы внимал со всех сторон,

           Когда кинжал измены хладный,

           Когда любви тяжелый сон

           Меня терзали и мертвили,

      Я близ тебя еще спокойство находил;

      Я сердцем отдыхал – друг друга мы любили:

      И бури надо мной свирепость утомили,

      Я в мирной пристани богов благословил.

           Во дни печальные разлуки

           Мои задумчивые звуки

           Напоминали мне Кавказ,

      Где пасмурный Бешту (¹)[2], пустынник величавый,

      Аулов (²) и полей властитель пятиглавый,

           Был новый для меня Парнас[3].

      Забуду ли его кремнистые вершины,

      Гремучие ключи, увядшие равнины,

      Пустыни знойные, края, где ты со мной

           Делил души младые впечатленья;

      Где рыскает в горах воинственный разбой

           И дикий гений вдохновенья

           Таится в тишине глухой?

           Ты здесь найдешь воспоминанья,

           Быть может, милых сердцу дней,

           Противуречия страстей,

      Мечты знакомые, знакомые страданья

           И тайный глас души моей.

      Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя

      Едва, едва расцвел и вслед отца-героя

      В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,

      Младенец избранный, ты гордо полетел.

      Отечество тебя ласкало с умиленьем,

      Как жертву милую, как верный свет надежд.

      Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем;

      Я жертва клеветы и мстительных невежд;

      Но, сердце укрепив свободой и терпеньем,

           Я ждал беспечно лучших дней;

           И счастие моих друзей

           Мне было сладким утешеньем.

           В ауле, на своих порогах,

      Черкесы праздные сидят.

      Сыны Кавказа говорят

      О бранных[4], гибельных тревогах,

      О красоте своих коней,

      О наслажденьях дикой неги;

      Воспоминают прежних дней

      Неотразимые набеги,

      Обманы хитрых узденей (³),

      Удары шашек (⁴) их жестоких,

      И меткость неизбежных стрел,

      И пепел разоренных сел,

      И ласки пленниц чернооких.

           Текут беседы в тишине;

      Луна плывет в ночном тумане;

      И вдруг пред ними на коне

      Черкес. Он быстро на аркане

      Младого пленника влачил.

      «Вот русский!» – хищник возопил.

      Аул на крик его сбежался

      Ожесточенною толпой;

      Но пленник хладный и немой,

      С обезображенной главой,

      Как труп, недвижим оставался.

      Лица врагов не видит он,

      Угроз и криков он не слышит;

      Над ним летает смертный сон

      И холодом тлетворным дышит.

           И долго пленник молодой

      Лежал в забвении тяжелом.

      Уж полдень над его главой

      Пылал в сиянии веселом;

      И жизни дух проснулся в нем,

      Невнятный стон в устах раздался;

      Согретый солнечным лучом,

      Несчастный тихо приподнялся;

      Кругом обводит слабый взор…

      И видит: неприступных гор

      Над ним воздвигнулась громада,

      Гнездо разбойничьих племен,

      Черкесской вольности ограда.

      Воспомнил юноша свой плен,

      Как сна ужасного тревоги,

      И слышит: загремели вдруг

      Его закованные ноги…

      Всё, всё сказал ужасный звук;

      Затмилась перед ним природа.

      Прости, священная