Срок. Владимир Чолокян
глядывающими за зарослями сизых бровей, было понятно – он знает то, чего не знаю я и это обстоятельство веселит его безмерно. Но он всё никак не может понять, что я уже не десятилетний сопляк, которого можно накормить выдуманной только что небылицей и заливаясь смехом смотреть, как тот, искренне веря каждому слову, бегает по двору рассказывая всем о похождениях своего крутого предка. Я собрался с силами, отодвинул дрожащую в ногах табуретку, едва стоящую прямо, и аккуратно присел за стол, боясь навернуться. Надо не подавать виду.
– Тебе чай или какао? – спросила мама. Она нарочно стояла у плиты и не поворачивала головы, адресуя свой вопрос то ли чайнику, то ли сковородке с шипящими на ней желтками, боясь раньше времени передать мне своё беспокойство.
– Чай
– Зеленый?
– Черный
– Сколько ложек?
– Две. Как всегда
Несколько небрежно соскоблив яичницу и кинув на тарелку, она залила стакан кипятком, поставила всё это дело на стол и присела сама. Теперь я мог видеть её лицо. Красное от стояния над конфорками и переливающееся потом, будто лакированное, оно выражало грусть и стремление жалеть. Маме было чуть за сорок, однако её молодые и аккуратные черты никак не уживались с большими руками и грубыми, почти мужскими ладонями. Восемь лет назад она забросила мясокомбинат и ушла работать в продуктовый магазин, чему была очень рада. И радость эта скоро стала принимать физическое воплощение, распирая её вширь, состарив лет на десять. Так как за едой болтать у нас было не принято, мама словно нарочно ела медленнее обычного, оттягивая важный разговор. Но тут не выдержал дед:
– Где эта бумажка. Давай, показывай ему
– Дай мальчику поесть
– Он уже поел, чего тянешь
Действительно, к этому моменту я допивал чай и был ко всему готов. Мама встала из-за стола и, взяв что-то с холодильника, протянула мне:
– Вот, держи – сказала она пусто, как эхо – утром в ящике нашла.
Да, это была она. Обычная бумажка, содержащая простые, примитивные формулировки. В ней самой нет ничего загадочного и страшного, за всю жизнь мы имеем дело с тысячами разных бумажек, но далеко не каждая из них обладает такой властью и влиянием. Этому клочку доверено вершить судьбы. «В соответствие с Федеральным законом о Воинской обязанности и военной службе…». Я бы солгал, если сказал, что вижу повестку в первый раз. Когда четыре года назад я поступал в университет, то умудрился протиснуться только во вторую волну бюджетников. Не потому, что я плохо сдал экзамены и мне не хватало баллов, просто так работала приемная комиссия. Первыми зачисляли целевиков, переселенцев с братских республик, которых никто не видел и тех, чьи фамилии удивительным образом совпадали с табличками на кабинетах административного корпуса. Всяких отщепенцев по типу меня принимали только потом, но военкомат наших стремлений к знаниям не разделял и в тот год обильно засыпал повестками на авось – вдруг кто поведётся. Тогда я впервые посетил это потрясающее место и остался под впечатлением. Когда в учебе что-то не клеилось, и я понимал, что, если запущу ситуацию меня отсюда попросят, воспоминания о районном военном комиссариате открывали во мне второе дыхание и наполняли силой. Настолько мне не хотелось туда возвращаться.
– Я ведь не подписывал ничего. Просто не пойду и всё – сказал я, чтобы как-то оградиться от напускной торжественности, которую источал дед.
– Вечно бегать не будешь. Всё равно заберут – заметил дед и был прав.
– Я уже договорилась с Натальей Сергеевной. Пройди врачей у неё, может чего найдут.
Мама любила козырять этим именем по любому удобному случаю, хоть как-то связанному с больницей. Наталья Сергеевна была заведующей в детской поликлинике, но она знала заведующую в поликлинике взрослой и не только заведующую, но главврача и чуть ли не министра здравоохранения. Обо всём этом мы знали со слов самой Натальи Сергеевной. А ещё она была маминой одноклассницей:
– Ничего, сынок. Армии бояться не надо, это я тебе всегда говорил. Она из нас людей делает. Сходишь, через год себя в зеркале не узнаешь – запел дед очередную свою песню.
Тут стоит заметить, что дед мой очень любит всё что связано с армией и вооруженными силами, считает её кузницей настоящих мужчин и не готов мириться с инакомыслием. Черпает свое вдохновение он, как многие его товарищи по гаражным застольям и дворовым турнирам домино, из телевизора, поэтому на каждый парад девятого мая старик надувает щеки, выпячивает грудь и с важным видом навязывает всем своё экспертное мнение по вопросам истории и вооружения, хотя в армии не служил. Вернее, служить то он пытался, но его комиссовали по какой-то особой причине, которую не вспоминает и даже стыдится. Совесть моя не позволяла упрекнуть его в этом, поэтому мне оставалось лишь пропускать мимо ушей эти агитки:
– Да может всё обойдется ещё. Вдруг в больнице чего найдут – не оставляла надежды мама.
– Типун тебе. Здоровый парень, а ты найдут. Радоваться надо, что сын идет долг стране отдавать, а не слоняется черт пойми с кем.
– Да с кем он слоняется, дед. Ты