Два старых муравья. Александр Каневский
я
Необходимое предисловие
Читатель может спросить, что это за странный жанр: повесть-водевиль? Отвечу вопросом на вопрос: а почему нет? Ведь существует повесть-детектив, повесть-мелодрама, комедийная повесть, трагическая, эксцентрическая… Так почему повесть не может быть водевильной?
Листаю словари: «Водевиль – это вид комедии, где диалоги и действие построены, как правило, на занимательной интриге, сочетаются с музыкой, песнями и танцами… Облегченная форма изложения… Драматические столкновения в комедийном плане… Импровизации на текущие злобы дня…»
Ещё раз проверяю: занимательная интрига в повести имеется, есть драматические столкновения в комедийном плане, и много забавных диалогов, и импровизации на текущие злобы дня тоже есть, и песни сопровождают всё действие, и даже один танец я сюда вставил. Все условия водевиля выполнены.
Спросите, а для чего это мне нужно? Отвечаю, снова цитируя словари: «Легкий характер содержания является отличительной чертой водевиля…» Вот ради этой спасительной фразы я и придумал этот жанр! Не поняли? Объясняю. Если будут претензии от критиков, что-нибудь вроде: «Перегруз нравоучений (или наоборот: недогруз)… Автор пытается философствовать (или наоборот: не пытается)… Очернение действительности (или наоборот: её лакировка)» – я даже не стану оправдываться, а просто разведу руками и с наивной улыбкой им отвечу, мол, что вы хотите – это же водевиль!
Вы меня поняли? Я очень рад. Переверните страницу и – приятного чтения!
*
Открыв обложку, читатель сразу окунётся в серую предрассветность, сквозь которую можно разглядеть Кремлёвские башни, Собор Василия Блаженного, высотное здание Университета, Останкинскую телебашню, разглядеть и решить, что это повествование начнётся на улицах и площадях Москвы.
Но когда наступившее утро сметёт с небесной скатерти уже ненужные звёзды, как крошки со стола после ужина, станет видно, что соборы, высотные здания, университет, телебашня – это всё макеты, которые расставлены на полках в квартире главного героя этой повести Сан Саныча Грибанова. (Друзья его называют Санычем, и я тоже буду так его называть.) Вот и получается, что наша повесть начнётся не на площадях Москвы, а в маленькой квартирке, однокомнатной, но с довольно просторной кухней, где сейчас и находится хозяин квартиры, в пижаме, в тапочках и в прескверном настроении. Быть может, из-за погоды. Уже месяц стоит изнуряющая жара, вокруг Москвы пожары, горят пересохшие леса и торфяники. Сквозь задраенное окно проникает запах гари, за стеклом – горячая пыль, перемешанная с пеплом, донесённым ветром из Подмосковья. Эта смесь раздражает горло, затрудняя дыхание и вызывая кашель. На тротуарах, на деревьях, на крышах – тоже слой пыли и копоти – порывы ветра сметают их и уносят вверх, в небо, почерневшее, как сковородка, которую давно пора отдраить и помыть, но нечем.
Москва безуспешно ждёт дождя. И Саныч тоже.
Он сидит на табуретке у стола, подперев голову ладонями, а рядом, на столе, стоит старый, потёртый патефон и, поддерживая настроение хозяина, поёт:
Играют там джазбаны,
Танцуют обезьяны
И скалят искалеченные рты…
А я, больной и пьяный,
Сижу у фортепьяно
И сыплю им в шампанское цветы…
Входная дверь открывается (как потом выяснится, она никогда не бывает закрыта), входит Аркадий Сергеевич Арский, красивый, вальяжный, не в пример хозяину квартиры уже гладко выбритый и окутанный ароматом «Босса». Не здороваясь, проходит к столу, хлопает по нему ладонью – патефон замолкает. И только после этого обращается к Санычу.
– Не заходишь, не звонишь? Мобильник не отвечает! Телефон отключён!.. И, как говорят в Одессе, не надо на меня так молчать! Что случилось?
– Душа покоя просит.
– А воблы? А пива? – вынул из целлофанового пакета большую рыбину и две банки пива. – Доставай масло.
– Нету.
– А лучок?
– Тоже нет.
– У тебя же всегда был забит холодильник.
– И сейчас забит. Гвоздями. Пока Дэзи была жива, покупал ей, покупал себе, а теперь… Питаюсь в кафе.
– Ладно, обойдёмся. – Аркадий Сергеевич вскрыл банки, разорвал рыбину пополам, протянул половину Сан Санычу. – Ну, с добрым утром!.. – чокнулись банками. – Как воблочка?
Саныч, наконец, улыбнулся.
– Класс!.. – И тут же подавился костью. – О, чёрт!.. Чёрт!..
Арский схватил со стола засохшую корку хлеба и протянул Санычу.
– На, протолкни!.. Сколько я тебя знаю, всё время давишься костью. Чего спешишь?
– Чтоб ты не отобрал. Фу-у-у, проскочило. Знаешь, как я умру? Подавлюсь костью и некому будет подать мне корку хлеба.
Арский