Тёмный. Юлия Трегубова
на скорую руку.
Всегда ощущается какой-то второй кожей, когда в доме покойник. Охота спрятать лицо в воротник, натянуть рукава подлиннее, чтобы ни один кусочек тела не пропитался этим запахом смерти. Еле уловимо он парит уже на подходе к дому. И кажется, что этот ползучий аромат просачивается в каждую пору, пропитывает тебя с каждым новым глотком воздуха.
Герман не любил прощания. И гробов с детства боялся. Обшитый бордовым бархатом ящик вызывал необъяснимый мистический ужас. Вот и сейчас напуганный мальчик с опаской выглядывал из-под насупленных бровей взрослого преподавателя.
Уже на подступе к квартире, на лестничном пролете, доносились всхлипы, вздохи и тихое перешептывание. На пороге толпились студенты. Девчонки мялись, не решаясь зайти внутрь. На бледных лицах выступал страх – страх взглянуть на молодую, но прервавшуюся жизнь.
– Говорят, надо за ноги потрогать, тогда сниться не будет, – донеслось из толпы.
Герман подошел ближе. Возложив к ногам покойного студента две красные розы, он обвел взглядом присутствующих. Раскрасневшиеся и опухшие щеки Ирки Кастинцевой то прятались, то выныривали из-за плеча женщины, словно черным истуканом стоявшей у гроба, – казалось, она замерла и превратилась в столп. Ни дыхания, ни движения – ничего. Словно жизнь испарилась из этого хрупкого тела. Темная вуаль скрывала от всех глаза, но скользящие по щекам слезы выдавали зажатую внутри боль.
«Наверно, мать», – подумалось Герману.
Мрачной вереницей люди потянулись к выходу. Бледнолицые ребята, стиснув губы, несли на своих плечах немой груз.
Небо хмурилось, одаривая землю серой моросью. Герман продрог. Он терпеть не мог раннюю весну с ее сыростью и слякотью. Завывание ветра, словно церковный хор вдалеке взял высокую ноту за упокой, проносилось над кладбищем.
Герман стоял, кутаясь в легкий плащ, и смотрел на свежую могилу. Коллеги-преподаватели почему-то держались на расстоянии и лишь изредка бросали на Германа косые взгляды.
– А эта… так и не пришла, представляете? – раздался знакомый голос за спиной.
Ирка будто подкралась сзади.
– Кто не пришла? – переспросил Герман.
– Ну подружка его новая. Хотя подружкой назвать ее сложно. – Ирка поморщилась, предусмотрительно огляделась по сторонам и шепотом добавила: – Она вроде как старше его была. Намного.
Недобрым взглядом стреляла в их сторону женщина-истукан.
– А эта женщина в черном, с вуалью – мать его? – поинтересовался Герман.
– Да! Надежда Петровна, – шмыгнув носом, ответила студентка. По-видимому, холод пробрал не только Германа. Ирка ежилась и переминалась с ноги на ногу. Нос порозовел. Да и щеки сияли нездоровым румянцем. – Жалко ее пипец как!
– Тебе согреться надо бы. Беги туда, совсем заиндевела, – Герман указал на автобус, который привез всех вузовских гостей, – простудишься, чего доброго.
– Да ладно, ничо со мной не будет.
Минуту спустя Герман