Уэверли, или Шестьдесят лет назад. Вальтер Скотт
отвлекшего внимание общества, между тем как Балмауоппл не унимался:
В листве тетерку уследить
Да мигом дробью прошибить
И до краев ягдташ набить –
Вот в этом я не промах[37].
После безуспешной попытки восстановить в памяти следующий куплет он принялся опять за первый и, в довершение своей победы, объявил, что «в нем одном больше смысла, чем во всех балладах Франции, да и Файфшира в придачу»{103}. Барон ответил лишь взглядом бесконечного презрения и долгой понюшкой табаку. Но двое благородных союзников – Медведь и Курочка – сбросили с молодого лэрда оковы почтительности, которую он обычно проявлял по отношению к барону. Он объявил бордо бурдой и оглушительно требовал водки. Ее принесли; и тут-то Демон Политики позавидовал гармонии даже этого своеобразного концерта, где каждый пел то, что ему заблагорассудится, так как в странном сочетании его звуков не слышно было ни одной злобной ноты. Под наитием этого духа лэрд Балмауоппл, решивший уже более не считаться ни с какими покачиваниями головы и подмигиваниями, которыми барон Брэдуордин из уважения к Эдуарду удерживал его до сих пор от политических споров, потребовал бокал и громовым голосом провозгласил: «За маленького джентльмена в черном бархате{104}, оказавшего столь важную услугу в тысяча семьсот втором году, и пусть белый конь сломает себе шею, споткнувшись о кочку его изделия!»
Голова Эдуарда в этот момент была не слишком ясна, и он не вспомнил, что смерть короля Вильгельма Оранского была вызвана падением с лошади, споткнувшейся о кротовину. Как бы то ни было, он готов был обидеться на тост, заключавший, судя по взгляду Балмауоппла, какой-то особый и оскорбительный смысл для правительства, которому он служил. Но прежде чем он успел что-либо предпринять, в их ссору вмешался барон Брэдуордин.
– Сэр, – сказал он, – каковы бы ни были мои чувства в этих делах tanquam privatus[38], я не потерплю, чтобы речи ваши задевали благородные чувства джентльмена, гостящего под моим кровом. Сэр, если вы не считаетесь с законами благопристойности, неужели вы не уважаете присяги – sacramentum militare, – приковывающей каждого солдата к знамени, которому он служит? Загляните-ка в Тита Ливия. Что он говорит о тех римских воинах, которые имели несчастье exuere sacramentum – отречься от своей легионерской присяги? Но вы, сэр, столь же малосведущи в древней истории, как и в современных приличиях.
– Не такой уж я неуч в этих делах, как вы заявляете, – взревел Балмауоппл, – я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду Священную лигу и Ковенант{105}, но если бы все чертовы виги приняли…
Тут барон и Уэверли заговорили оба сразу, причем первый кричал: «Замолчите, сэр, вы не только выставляете напоказ свое невежество, но еще и позорите свое отечество перед чужестранцем, да еще англичанином», а Уэверли в то же время умолял барона позволить ему ответить на оскорбление, которое, видимо, относилось только к нему. Но барон был возбужден вином, гневом и презрением превыше всяких житейских соображений.
– Прошу вас помолчать, капитан Уэверли; в ином месте, допускаю, вы можете держаться и sui juris[39], вне покровительства рода, так сказать,
Suum cuique (отдадим каждому то, что ему причитается). Этот отрывок баллады был сочинен Эндрю Мак-Доналдом*, остроумным и несчастным автором «Вимонды». –
*
Как частного лица (
Своего права (