Пуритане. Вальтер Скотт
я буду счастлива, услышав о вашем благополучии как на земле, так и на Небе. Но я не могу повиноваться велениям земной своей госпожи наперекор велениям Бога, иже на Небе, и я готова претерпеть за правое дело.
– Отлично, – заявила леди Маргарет, повернувшись спиной к своей собеседнице, – отлично, вам известно мое решение, Моз. Я не желаю иметь у себя в баронстве Тиллитудлем заядлых вигов. Еще немного, и вы устроите, пожалуй, свое молитвенное собрание не где-нибудь, а в моей гостиной.
Произнеся эти слова, она удалилась с превеликим достоинством, тогда как Моз, дав волю чувствам, которые она подавляла в себе во время аудиенции, – ведь у нее была своя гордость, – разразилась жалобами и начала громко рыдать.
Кадди, которого все еще удерживала в постели болезнь – мнимая или действительная, – лежал, пока шли прения, у себя на кровати за дощатою перегородкой, совершенно убитый услышанным. Он притаился и боялся пошевельнуться, трепеща при мысли о том, как бы леди Маргарет, к которой он испытывал своего рода наследственное почтение, не обнаружила его присутствие и не обрушила на него столь же горькие упреки, какими она осыпала его старую мать. Но, едва миледи ушла и миновала опасность быть услышанным ею, он выпрыгнул из своего гнезда.
– Вы просто спятили, вот что я скажу вам! – закричал он, подступая к матери. – У вас язык на целую милю, как говаривал отец. Неужели вы не могли оставить леди в покое и не приставать к ней с вашим пуританством? А я-то, взрослый дурень, послушался вас и улегся, как мальчишка, под одеяло, вместо того чтобы ехать вместе со всеми на смотр. Господи Боже, а я все-таки ловко обвел вас вокруг пальца: ведь не успели вы повернуться ко мне спиной, как я вылез в окно и дал тягу, чтобы пострелять в «попку», и как-никак дважды попал в него! Ради вашей блажи я обманул нашу леди, но я не собирался обманывать мою милую. А теперь она может выходить за кого вздумает, ведь меня все равно навсегда выгнали отсюда. Получается, что эта взбучка почище той, которую нам задал мистер Гьюдьил, когда вы заставили меня как-то в Сочельник отказаться от каши с изюмом, будто Господу Богу или еще кому-нибудь не все одно, поужинал ли пахарь пирожком с начинкою или овсяным киселем.
– Замолчи, сынок, замолчи, – ответила Моз, – ничего ты в этом не смыслишь: то была недозволенная еда, она разрешается только в особые дни, да еще в праздники, а в прочее время протестантам запрещено к ней прикасаться.
– А теперь, – продолжал Кадди, – вы навлекли на нас гнев уже самой леди! Когда бы я мог приодеться почище да поприличнее, я бы спрыгнул с кровати и сказал, что поскачу, куда ей будет угодно, днем или ночью, и она бы оставила нам и дом, и наш огород, где растет лучшая ранняя капуста во всей округе, и пастбище на господском выгоне.
– Но, драгоценный мой мальчик, мой Кадди, – продолжала старая женщина, – не ропщи на ниспосланные нам испытания; не жалуйся, раз терпишь за правое дело.
– А откуда мне, матушка, знать, правое оно или нет, – возразил Кадди, – или, может быть, оно правое потому,