Паломничество с оруженосцем. Тимофей Юргелов
заинтриговал Андрея. Он подумал, что некоторые слова здесь следует толковать иносказательно.
– Как медитация прошла? – спросил он осторожно, повернувшись к Борисычу.
– Нормально, – ответил невозмутимо аскет, но, по-видимому, не понял, о чем речь. Валера воззрился на Андрея с недоумением и вдруг закричал, размахивая маринованной волнушкой на вилке:
– Ха!.. Я же пошутил – сказал, что ты на ашоке медитацией занимаешься! Он рой с перепою упустил – вот и полез туда за роем! А ты думал: мы совсем тут съехали! Одно для меня непостижимо, как он… – гуру ткнул грибом в Борисыча, – как он не боится с похмелья к ним подходить. Даже я никогда к пчелам с перегаром не подойду, а он может!
– Я дыхание на полчаса задержал, – сказал так же хмуро аскет.
– А-а, ну если дыхание – это другое дело. Если дыхание, то и я могу!
– Ну что врете, – вмешалась Матанга, взбивавшая что-то мутовкой у плиты. – Мы же видели: он в противогазе был.
– Жено, что общего между тобой и мной! – с пафосом возвестил гуру. Борисыч даже бровью не повел – сосредоточенно смотрел на стол, не то с сознанием женского несовершенства, не то потому что «соточка» опять откладывалась.
После второй «за знакомство» всех охватил яркий, радостный подъем единения – когда спрыснешь на старые дрожжи: все заговорили одновременно, наперебой, но, казалось, к месту и остроумно. Даже деваты, стучавшие ножами у разделочного стола, принимали участие в этой глоссолалии. Матанга беседовала с Володей, Гена и Борисыч доказывали что-то самодовольно кивавшему Валерию, белокурая Сидхайка, надевшая выцветшую футболку и юбку, вставляла реплики и поглядывала на Андрея.
– Как вы тут живете, городские? – спросил майор, когда словесный поток иссяк.
– Дело не в месте, а в человеке. Когда в тебе мир – миры! – какая разница, где жить…
– Ну а с местными какие отношения?
– Ой, эти деревенские задолбали совсем! – воскликнула радостно Сидхайка. – Шепчутся за спиной, сплетни распускают: кто с кем пошел…
– Особенно после того, как они голые в магазин сходили, – закричал Валерий.
– Как голые? – удивился Андрей.
– Это я виноват, – гуру указал на аскета, – пожурил его по пьяне: мол, какой же ты дигамбар: в штанах ходишь. Дигамбар значит «одетый ветром». Ну Борисыч и отправился в магазин в чем мать родила.
Тут аскет с готовностью взялся за молнию на штанах.
– Нет, Борисыч! Мы верим – не надо! – закричал Валерик.
– Так у Любастры челюсть отвисла, – продолжала, сияя, Сидхайка. – Говорит: «Голым не отпускаю (Голос у нее стал гнусавым и гадким, каким был, вероятно, у испуганной продавщицы.), приходите одетые». А Саша ей – нет, я не смогу повторить, какой ужас!.. «Чтоб у тебя член на лбу вырос!» – только он на букву «хэ» сказал.
– Борисыч – прост, аки голуби, раньше таксистом был…
Неожиданно бутылка опустела, все сразу задумались, погрустнели.
– Всё, –