Паломничество с оруженосцем. Тимофей Юргелов
цели. В сердце снова выросла и заслонила все остальное та безумная идея, ради которой он покинул город. Вспыхнуло страстное нетерпение: всякое промедление казалось смерти подобным. Их поездка представлялась ему теперь чуть ли не главным делом жизни. «Вот минута истины, – думал Андрей. – Минута чистого разума, когда он только и бывает свободен от Его власти…»
Вечером он должен был гулять с ней под руку. Зоя склонила ему на плечо голову и сказала:
– Странно, по гороскопу мы совершенно не подходим друг другу: ты «лев», а я «рыбка». Но чувствую себя с тобой так спокойно, как если бы ты был «рак».
Андрей только отплевывался про себя: «Вот старый дурак! Нашел дуру…» Ему удалось отделаться от нее под предлогом, что надо зайти переодеться на дежурство.
В номере он столкнулся с Борисычем, которого не видел со вчерашнего вечера. Тот был чем-то озабочен, рылся у себя в сумке, ни разу не взглянул на Андрея.
– Что там с их машиной, не починили еще, нет? – спросил Андрей.
– Не знаю, – сказал Борисыч, задумавшись над раскрытой сумкой.
– Потерял что?
– Да нет… – Саня направился к двери, там обернулся и добавил: – Вовчик сказал: завтра сделают.
– Так давай завтра и двинем. – Андрей сидел на своей кровати, уперев локти в колени. Саня взялся за дверь.
– В первой половине надо будет еще в город съездить… Посмотрим. – И он вышел из номера.
На следующий день после обеда Андрей, чтобы не встречаться с Зоей (всю ночь она провела у него в сторожке), отправился бродить по бору. Ноги сами несли в сторону пионерского лагеря. По дороге он встретил группу туристов с рюкзаками, палатками и закопченными котелками. Загорелые, потные, в солдатских панамах, смеясь и выясняя, кто ночью наступил в уху, они прошли мимо, не заметив его. От них веяло бодростью и каким-то кочевым задором. Андрей почувствовал одиночество, вызванное зрелищем чужого братства. Он подумал, что нигде и никогда, кроме раннего детства, не был так счастлив, как на войне. Он словно вновь пережил это единение и радость сознания единения…
Бравада при погрузке на борт сменилась страхом в полутемном брюхе ревущего транспортника. Только над головой радиста светились разноцветные лампочки. Было холодно. Солдаты лежали вповалку на полу, кто-то втихую курил, а он, желторотый старлей, сидел на ящике с оружием и думал о смерти. Он смотрел на бочкообразный корпус, заполненный молодой, упругой плотью и видел, как столб огня вспарывает пол, – и в следующую секунду все объято пламенем… А может, ракета разорвется как раз под ним, тогда он ничего не почувствует, или попадет в крыло, и смерть будет мгновенной. Это могло случиться в любую секунду – даже в следующую секунду: вот он только что подумал об этом – и оно случилось… Или так: вот он думает о смерти – а успеет ли додумать до конца? Вот еще раз успел… А сейчас?.. И так далее. Это было как наваждение, он ждал взрыва каждое мгновение: вот нет еще ─ еще