Паломничество с оруженосцем. Тимофей Юргелов
«И что получается: сначала в детстве Он обольщает нас жизнью, а затем – смертью, внушая гордость, мужество, любовь к войне. Не я один – все вспоминают войну, как лучшее время в жизни. (Кроме тех, конечно, кому оторвало голову или ноги.) Значит, жизнь создана для смерти, война – для жизни, а смерть – для войны. Вот почему столько пьяниц, психов, самоубийц и убийц – потому что нет войны. Все несчастливы, жалуются на жизнь, говорят лишь бы не было войны, но счастливы только во время бойни».
Захваченный этими мыслями, он не заметил, как подошел к брошенному лагерю. Миновал заколоченный корпус, столовую, повернул в сторону аллеи – и опять тот человек сидел на том же месте. Поджав под себя ногу, он склонился над большой книгой и вертел карандашом в ухе. Первым движением нашего героя было повернуться и незаметно уйти, но незнакомец поднял сердитый, отрешенный взгляд, и Андрей машинально кивнул ему.
Тот тоже кивнул в ответ, вынул карандаш и спросил: не найдется ли у него закурить.
– А то закончились, не хочется возвращаться, – показал он пустую пачку, лежавшую на перилах и, повертев ее в задумчивых пальцах, небрежно выронил на землю.
Андрей сказал, что не курит, но вдруг нащупал в кармане забытые Зоей сигареты.
Вблизи человек состарился еще лет на десять. Был он желтолиц, сухая кожа вокруг глаз, рта и ушей была покрыта мелкими морщинками. В повадках его было что-то от маленькой обезьянки: такие же быстрые движения, замиравшие на полпути в секундной задумчивости, которая тут же переходила в какое-то грустное фиглярство. Херувим, похожий на обезьянку, или обезьянка, похожая на херувима…
– Я уже второй раз тебя вижу. Ты, наверно, тоже тут отдыхал? – спросил он, закрывая книгу, из которой торчало множество закладок. Он еще раз коснулся ее кончиками пальцев сначала неосознанно, а потом – наигранно, словно нажимая невидимые клавиши.
– Да… после первого класса.
– В каком году? – Держа сигарету огоньком вниз большим и указательным, он шевелил и стряхивал нагоревший пепел безымянным пальцем.
Андрей назвал год.
– Я в том же году, но тебя не помню.
– Ну… столько времени прошло… – сказал Андрей.
– Н-да, – произнес незнакомец неопределенно. Глядел он то на сигарету, то вдаль, то на книгу, притрагиваясь пальцами к перилам, колену и лбу, и начинал тут же нажимать клавиши.
– Что за книга? – спросил Андрей первое, что пришло в голову. – Давно не видел человека с книгой.
– А… Пушкин, – сказал тот небрежно.
– Кто? – переспросил, не поверив своим ушам, Андрей.
– Черновики Пушкина. Это – моя работа: я филолог, – сказал незнакомец. – Пушкиным занимаюсь.
– Я и смотрю: необычный какой-то текст, – и, помолчав, Андрей добавил: – Пушкина изучаете, значит?
– Да, сижу вот… Волка ноги кормят, а филолога –