Блеск шелка. Энн Перри
купил лепешку у уличного торговца и, пока ел, наблюдал за двумя стариками, играющими в шахматы. Стол, на котором была разложена доска, был очень мал. Резные деревянные фигуры истерлись от долгого использования и потемнели от прикосновений потных ладоней многочисленных игроков.
У одного из стариков было худое лицо, белая борода и черные глаза, полускрытые за морщинистыми веками. У другого тоже была борода, но он был почти лысым. Старики были поглощены игрой и не обращали внимания на то, что происходило вокруг. Мимо проходили люди. На другой стороне улицы громко кричали дети. Телеги, в которые были запряжены ослы, громыхали по булыжникам. Торговец спросил у стариков, не хотят ли они чего-нибудь купить, но те его не услышали.
Внимательно рассматривая их лица, Паломбара пришел к выводу, что старики испытывали от этой сложной игры истинное наслаждение. Ему пришлось простоять целый час, ожидая ее окончания. Худой старик выиграл и заказал лучшее вино, свежий хлеб, козий сыр и сушеные фрукты, и приятели выпили и съели все это с таким же удовольствием, с каким играли.
На следующий день Паломбара пришел туда пораньше, чтобы понаблюдать за игрой с самого начала. В этот раз выиграл другой старик, но празднование в точности повторилось.
Неожиданно Паломбара понял, что его привела сюда самонадеянность. Ему хотелось объяснить этим старикам, во что им следует верить. Легат встал и вышел на солнце. Он был слишком встревожен и не мог мыслить ясно; в голове роем проносились мысли.
Однажды в начале января, после того как Паломбара долгое время работал вместе с Виченце, готовясь к приближавшемуся подписанию унии, он сбежал в таверну.
Легат намеренно сел рядом со столом, за которым двое мужчин среднего возраста вели яростный спор на излюбленную для Византии тему – о религии. Один из них, заметив, что Паломбара прислушивается к их дебатам, обратился к нему, попросив высказать свое мнение.
– Да, – подхватил его собеседник, – а вы как считаете?
Паломбара на несколько мгновений задумался, прежде чем процитировать святого Фому Аквинского, блестящего теолога, умершего по дороге в Лион.
– А! – быстро отозвался первый. – Ангельский доктор! Очень хорошо. Вы согласны с тем, что он поступил правильно, не закончив свой самый великий труд – «Сумма теологии»?
Паломбару застали врасплох. Он замялся.
– Хорошо! – воскликнул незнакомец, ослепительно улыбаясь. – Вы не знаете. С признания этого начинается мудрость. Разве Фома Аквинский не сказал, что все, что он написал, – лишь толика того, что он понял и узрел в своих видениях?
– Альбертус Магнус[4], который прекрасно знал Фому Аквинского, как-то сказал, что его труды покорят весь мир, – произнес его друг.
Он развернулся к Паломбаре:
– Фома Аквинский был итальянцем, да упокоит Господь его душу. Вы его знали?
Паломбара вспомнил единственную встречу с ним. Крупный, дородный человек со смуглой кожей, невероятно вежливый. Его невозможно
Имеется в виду Альберт Великий (ок. 1200–1280) – немецкий теолог, философ, ученый.