Леди Ру. Владимир Елистратов
сегда». Похоже на избушку на курьих ножках. Или на матерую шлюху. Поворачивается то задом, то передом, в зависимости от превратностей судьбы.
Сейчас «всегда» (курить «Vogue») обернулось ко мне задом. Я курю эти сигареты где-то четыре года. Чуть больше. Судя по всему, через пару недель эти изящные «палочки здоровья» придется сменить на что-нибудь более дешевое. Потому что они станут слишком дорогим удовольствием.
В принципе дальнейший сценарий сегодняшнего вечера мне был ясен. Сейчас я покурю. Потом меня потянет плакать. Плакать придется в кладовке. Для конспирации. В кладовке, «как всегда», будет пахнуть просроченным пивом. А пахнет оно мерзко – типа подгнившего чеснока.
И вот я проплачу минут двадцать в этом просроченном чесноке. Потом умоюсь. Покурю еще раз. А дальше – захочу есть.
И я скажу себе, как говорят эти похожие на мускулистых динозавров американские тети из жизнеутверждающих голливудских фильмов: «Дуся, – скажу я себе. – Ты не должна есть. Ты должна взять себя в руки и не есть. O’кей? Если ты начнешь есть, ты потеряешь этот… как его?.. селф-контрол и нажрешься, как африканский хомяк. И прибавишь еще пару килограммов к своим восьмидесяти. Дай себе установку не есть. Дай ее себе, Дуся! O’кей?»
А потом я отвечу себе, как простая русская баба: «Да залейся оно все вредным кетчупом!» Этот слоган можно петь на мотив: «Чтобы тело и душа были молоды…»
И я наемся. Салатики, тортики и дальше по списку.
Говорят, эффект психологического пофигизма при моем росте (165) наступает после ста килограммов. То есть сначала, до ста, женщина волнуется, комплексует, судорожно ощупывает до синяков свои целлюлитные соцнакопления и так далее, а после ста ей становится совершенно комфортно. То есть, по-нашему говоря, – на…рать. Господи, о чем я думаю! У меня сегодня с утра, можно сказать, жизнь порушилась, а я тут…
«Vogue» приятно катать между пальцев. Он похож на какой-то плотненький стебелек из детства. Катаешь его в руке, потом засовываешь в рот, затягиваешься, всасывая сладкий сок-дымок из стебелька… Да, как в детстве.
Я выбросила окурок в банку из-под Нескафе и стала ждать приступа слезливости. Странно, но он почему-то не наступал. Такое случается, но редко. Может быть, сегодняшний стресс сместил что-нибудь там, в носу? Или в гормонах? А может быть, он накатит позже.
В магазине все уже давно стихло. 10:30. Все разошлись по домам. Продавщицы, охранник, грузчики. Они еще ничего не знают, а завтра им надо будет все сказать. Но это будет завтра.
Я вышла из магазина. Вокруг было темно и тихо. Стояла русская провинциальная осень. Где-то глухо бухала, как будто кашляет отставной прапорщик, собака и гудела сбрендившим шмелем подстанция.
В старых пятиэтажках зажглись окна. В шахматно-пьяном порядке. Пустырь. Дальше – деревенские домики, темные, холмистые поля, переходящие в ночное небо с нарождающимися звездами. Полная желтая луна с голубыми тромбофлебитными венами вынырнула из-за облака и зависла словно бы в растерянности над полуоблетевшим черным тополем. «Еще и полнолуние до кучи», – подумала я.
Когда я подходила к дому, я поняла: нет, слезы и истерика все-таки будут. Только бы успеть зайти в подъезд, подняться на четвертый этаж. Никого не встретив, нырнуть в квартиру и запереться.
Мне повезло. По пути мне встретилась только кошка Сява на подоконнике лестничной площадки между третьим и четвертым этажами. Сява, обычная серая кошка с темными изводами, так и живет в нашем подъезде. Она конкретно ничья и общая. Вроде меня.
Я погладила кошку. Та нежно боднула мою ладонь шерстяной головой и преданно, не по-кошачьи, а совсем по-собачьи, мурлыкнула. И здесь на меня почему-то накатила такая жалость к себе, что я, быстро поцеловав Сяву в ухо, бегом бросилась по последнему лестничному подъему к своей двери. Споткнулась и больно ушибла колено. Это было последней каплей. Чтобы окончательно захотеть реветь, надо больно ушибиться. Желательно коленом или локтем. Проверено.
Слезы начали бесповоротно душить меня, когда я вставляла ключ в замочную скважину. Когда я закрывала задвижку изнутри, я уже выла. Правда, шепотом: у нас очень хорошая звукопроводимость.
Перебираться из коридора в комнату или на кухню для того, чтобы хорошенько пострадать не имело смысла. Страдается лучше на полу. Тоже проверено. Если спиной облокотиться к стенке и прижать ноги к животу. А там, на кухне, – всякие стулья, столы. Это мешает.
Я села на коврик для обуви и стала тихо выть.
Через полчаса я умылась и закурила. Когда огонек подобрался вплотную к фильтру и фильтр стал кофейно темнеть, я почувствовала, что кто-то стоит с той стороны двери.
Я затушила окурок в горшке с бессмертником, поглядела на себя в зеркало. Глаза красные, конечно. Ну и ладно. Я посмотрела в глазок. Никого. Но кто-то там явно был. Я чувствовала. Может быть, он был, но ушел? Может быть. Если не открывать дверь, то так и будешь переживать. А если открыть – все станет ясно. А я по-настоящему боюсь в жизни только одного – неясности. И в большом и в малом. А ясности, даже страшной, я не боюсь. Я взяла молоточек для отбивания мяса, отщелкнула задвижку и резко открыла