Собеседник. Михаил Евгеньевич Картышов
дерьма. Пусть они и называют его навозом, то есть удобрением, для меня это самое настоящее дерьмо. Как избавиться от отвращения? Стать свиньёй я не смог бы, даже если бы захотел. Не их вина, что они – свиньи, но мне от этого не легче. Пытаться превратить их в птиц так же глупо, как дерьмо сегодняшних дней использовать в качестве фундамента для небоскрёба будущего.
Прежде всего меня терзал вопрос “как жить дальше”: деньги, полученные за последнюю вахту, заканчивались, несмотря на все мои старания жить максимально экономно. Прошло два с лишним месяца, с той работой покончено, а новую искать нет абсолютно никакого желания. И на старой в последнее время приходилось сдерживаться, чтобы не плюнуть кому-нибудь в лицо.
Помогал только алкоголь: в пьяном состоянии мне было намного легче находиться среди людей, но редкие случаи запоев вызывали ещё большее отвращение – к себе даже больше, чем к людям: длительное самозабвение отдаляло меня от цели. А есть ли ещё у меня цель или я себя обманываю? Нет, не обманываю, цель есть, но я уже не стремлюсь к ней с таким жаром, как раньше. Когда случилось это? Я пытался вспомнить, когда “заболел” отвращением – в минуты помутнения (или всё же просветления?) оно казалось мне болезнью, раковой опухолью, в такие минуты я считал себя больным, а всех остальных – здоровыми, но это, разумеется, не так. Пожалуй, уже в раннем детстве я был “болен”, уже тогда предпочитал я одиночество, хотя и не понимал этого и мог вполне нормально общаться с людьми. Но со временем “опухоль” разрослась и стала причинять страдания: все мои “глупые” поступки, истинная причина которых до поры до времени была сокрыта от моего внутреннего взора разнообразными ширмами вроде “глупости”, “разгильдяйства” или “страха”, кололи мне глаза своей неприглядностью, чтобы я погрузился наконец-то в самого себя по-настоящему и понял, что мною движет. Около трёх месяцев назад глаза мои открылись, и я увидел эту трясину, эту “болезнь” и все её судьбоносные для меня (и, наверное, не только для меня) последствия. Впрочем, всё это никак мне не поможет. Да и должен ли я искать “лекарство”? Но без денег не прожить. Значит, нужно что-то придумать.
Обо всём этом – и не только – думал я, ворочаясь в постели, и вопросы толпились в моей голове, толкая друг друга и сбивая с толку: каждый хотел быть важнее остальных, и лишь один стоял в стороне и не старался привлечь внимания, потому-то я и обратился к нему, но как только толпа увидела, что кто-то стал важнее её, не прилагая никаких усилий, она тут же накинулась на выскочку и поглотила его. Что это был за вопрос? Что-то очень важное. Я отчаянно пытался ухватиться за мелькнувшую мысль, но тщетно. Слишком шумно и тесно было в голове. Заснуть никак не получалось, и в конце концов я встал и отправился на кухню. Шёл седьмой час. Июньское солнце уже дарило себя всему живому, не разбираясь, кто есть кто,– без всякого отвращения.
Поставив чайник, я закурил и снова задумался. Старое сомнение вернулось ко мне: заслуживают ли люди отвращения? Немного подумав, я решил, что заслуживают. В первую очередь потому, что они ничем не лучше животных, несмотря на то, что у них есть всё необходимое, чтобы быть лучше. Но им не нужно это необходимое, как свиньям – библиотеки. Свиньям по душе ящики, полные стандартного комбикорма для посредственностей, идущего с конвейера бесчеловечности, и грязные лужи обывательщины, а не возвышающееся над ними небо блестящих, как звёзды, мыслей. Они и не видят этого неба (а хотят ли видеть? А могут ли?) и уж тем более не способны зажечь на нём свою звезду. Да и зачем им оно? Ящики с комбикормом убеждают их, что свиньи нужны: раз нас кормят, значит, мы нужны, а значит, будут кормить и дальше, и вообще, мы тут главные, а всякий, кто не свинья, преступник. Конечно, нужны! Мяснику.
Чайник закипел, и я, не переставая размышлять, стал наливать кофе.
“Ты несправедлив!– вступил в спор мой постоянный Собеседник – внутренний противник.– Ты пользуешься чайником, который изобрели свиньи, пьёшь их кофе, живёшь в доме, построенном свиньями, и это только самые наглядные примеры! И не стыдно тебе?”.
Я забыл, что такое стыд. Во-первых, к свиньям (червям, обезьянам, ослам, баранам – называть можно как угодно) относятся только те, кто ничего не создаёт – вот кому должно быть стыдно! “Да? Да ты идеалист, друг мой! Значит, создатели теле-шоу, жёлтых газет и прочего мусора – не свиньи? Напиши четверостишие, скажем, вот такое:
Я тебя любил!
Ты меня любила!
Ты меня забыла!
Я тебя убил!
– и ты уже человек, а не свинья?”.
Я всё прекрасно понимаю, не морочь мне голову! Кто не создаёт ничего прекрасного.
“Но разве могут абсолютно все создавать что-то прекрасное? И если бы могли, что бы из этого вышло? Ты что же, хочешь, чтобы не осталось рабов? Кто тогда будет кормить.. “
Но я перестал его слушать. Даже если бы я согласился, что мир держится на свиньях, отвращение к ним никуда бы не делось. Но согласиться с этим – значит признать, что мир для свиней, что люди всего лишь обслуживающий персонал, веками создававший комфортные условия для свиней, иначе говоря, веками совершенствовавший свинарник: все произведения искусства, все изобретения, всё прекрасное – чтобы свиньи