Гурджиев. Учитель в жизни. Чеслав Чехович
му внутреннему источнику.
«Есть ли предел способности служить, служить взятой на себя задаче?…
Дать ответ, кажется, может только тишина»
Будьте счастливы!
Огромное спасибо за помощь
Михаилу Кошубарову
Валерию Малышеву
Предисловие
После Первой мировой войны и большевистской революции, пройдя сквозь множество приключений, Георгий Иванович Гурджиев вместе с несколькими учениками из русских групп оказался в Константинополе. Здесь, в начале 20-х годов XX века, благодаря курсу лекций П. Д. Успенского, Чеславу Чеховичу – в недавнем прошлом многообещающему офицеру царской армии, – посчастливилось встретиться с Гурджиевым.
За несколько лет до своей смерти в 1958 году Чехович понял важность своих многочисленных воспоминаний и личных записей о жизни рядом с Гурджиевым, и чтобы не потерять свой уникальный опыт, почувствовал неотложную необходимость его записать. Опираясь на свои разрозненные заметки, написанные очень грубым французским языком, Чехович начал диктовать свои воспоминания группам учеников, интересовавшихся учением Гурджиева и собиравшихся вокруг него в Париже, Лилле и других местах. Эти отрывки и куски не представляли собой цельного текста и явно требовали правки, структурирования и полного пересмотра для приведения в подобающий вид.
Мишель де Зальцман решил собрать эти фрагменты в настоящее произведение. К работе он захотел привлечь и меня, поскольку, сотрудничая с учеником Чеховича, он не только придавал им литературное оформление, но и отдавал дань памяти человеку, изначально написавшему черновики. Будем надеяться, что читатель найдет в этих воспоминаниях и то, каким был Гурджиев, и то, каким стал Чехович благодаря его учению.
Я хочу, чтобы читатель мог найти на этих страницах Гурджиева, «учителя в жизни», каким он был и каким его описывал Мишель де Зальцман. Это выражение отражает истинную высоту Гурджиева, высоту даже большую, чем «учитель мышления», которым он также несомненно был.
Я посвящаю эти воспоминания Жанне де Зальцман, продолжившей работу Гурджиева.
Пролог
Поскольку собранные в этой книге воспоминания написаны после смерти Георгия Ивановича Гурджиева, у меня, естественно, не было возможности показать их ему, что я непременно сделал бы, если бы он был жив. Мои записи сделаны со всей возможной точностью и искренностью по отношению к событиям. В то же время они неизбежно субъективны, за что я несу полную ответственность.
Почему я столь сильно чувствую потребность рассказать про эти события? Двадцать восемь лет я общался с Георгием Ивановичем во множестве разнообразных обстоятельств, и теперь сознаю, что жизнь моя начала что-то значить только благодаря этому человеку и его учению. Более того, идеи Гурджиева и его работа пробуждают все больший интерес во всем мире. Поскольку нас, людей того героического периода, в живых остается все меньше, я почувствовал обязанность писать для тех, у кого не было незабываемых впечатлений, оставшихся у меня от жизни рядом с этим необыкновенным человеком.
Когда я говорил о «работе над собой», которой учил Гурджиев, люди часто спрашивали меня, на кого он был похож в обычной жизни. Мои первые воспоминания были простыми и короткими. Но, возвращаясь ко мне, все больше и больше, – богатые на подробности и содержание, – они стали пробуждать сущности людей. Благодаря настойчивости своих учеников я переработал уже сделанные ими записи, и они постепенно приобрели форму этих воспоминаний.
Без сомнения, это особый подход к Гурджиеву. Ввиду многих, часто необоснованных, спекуляций об этом человеке мне кажется важным не забывать, каким Георгий Иванович был человеком, как относился к окружающим, к жизни и к своему учению.
Часть I
Воспоминания о Константинополе
1920–1922
Первая встреча
В январе 1920 года я находился в польском контингенте отступавшей к югу царской армии. Достигнув Черного моря, мы спешно погрузились на корабль. Наш корабль ненадолго остановился в Болгарии, а затем проследовал в Константинополь, ставший моим домом на полтора года.
Оказавшись далеко от жестокости гражданской войны, я почувствовал громадное облегчение. По правде говоря, во все это я попал против своего желания, поскольку оставаться безучастным среди наступившего хаоса было невозможно. Конечно, у меня было желание спасти свою жизнь, и наша высадка в Константинополе, казалось, предложила нам неожиданную возможность без позора избежать этого жестокого конфликта.
Из Константинополя война казалась очень далекой. Но даже здесь я не мог стереть из своей памяти недавно пережитое. Меня преследовали кошмарные картины варварства и насилия.
Найти какую-то причину войны и ее жестокости я не мог. Но даже посреди военных действий,