Капсула. Бронислава Бродская
продолжала лежать, проигрывая в голове планы на сегодня. Что ж, обычный день: поработает, под вечер устанет, вернется домой в ровном приподнятом настроении, всегда наступающем после хорошо выполненного дела. Ощущение, что она дома, но это не совсем 'дом', охватило Лиду радостным предвкушением полезной деятельности, которую мало кто способен выполнять. 'Мало кто …', а может вообще никто. Она, Лида Соколова – уникальна, и поэтому она здесь, а не 'там'. 'Здесь' и 'там' Лида никогда не путала, слишком уж это были разные вещи. Впрочем рассказать кому-либо об этой разнице Лида не могла. Ну, не могла – и не могла, к этому она тоже давно привыкла, хотя, что греха таить: поначалу ей очень хотелось с кем-нибудь поделиться тем, что с ней случилось. В последнее время это непреодолимое желание прошло.
В комнате стоял полумрак, но за окнами уже было светло. Яркое солнечное утро еще только начиналось. Лида различала еле слышные звуки: легкий ветерок шевелил верхушки деревьев, время от времени свистела какая-то птичка, в траве жужжали цикады. Цикады означали, что уже не так рано, надо вставать. Хотелось еще чуть-чуть полежать, но было нельзя: пока встанет, пока душ, завтрак, надо одеться. Как бы не опоздать к первому клиенту. 'Клиентами' этих людей называть не хотелось, это было неправильное слово: клиентам оказывают услуги, а она никаких услуг не оказывает, она с людьми просто разговаривает и в этом ее роль, на которую она добровольно согласилась. Те, кто ее нанял, называли таких как она 'вербовщиками', но Лиде не слишком нравилось это слово тоже. 'Вербовщик' – это кто-то нечестный, посулами втягивающий доверчивого человека в кабальное дело. Можно ли вербовать на что-то хорошее? Хозяева считали, что можно. Впрочем Лида так никогда для себя и не решила: те, кто велись на ее уговоры и посулы, и … шли 'туда, не зная, куда …', были ли они потом счастливы, и если нет, была ли лична она, Лида, вербовщица, виновата в том, что они приняли неправильное решение, несла ли за него ответственность? Нет, не несла, это всегда было чужое решение, но она нa него влияла. Глупо было бы это влияние отрицать.
Мягкая, шелковистая, белая простыня приятно ласкала Лидино тело. Просторная, современно обставленная спальня, с двуспальной низкой кроватью посередине, на которой кроме Лиды никто не спал. Ну, было несколько эпизодов, когда рядом с ней спал 'клиент', но эти эпизоды она не так уже часто и вспоминала. Лида решительно села на кровати, настраиваясь на душ. В доме не было ни выключателей, ни кранов, ничего, чем можно было бы управлять. Все делалось само, надо было только представить себе, что ты хочешь и дать мысленную команду … Да собственно и команда была лишней, желание автоматически трансформировалось в искомое действие. Этому пришлось в свое время немного подучиться, но сейчас Лида даже не задумывалась над управлением домом и не только домом. Впрочем при желании можно было все проделывать в ручном режиме. Раньше она предпочитала именно так и делать, что было привычнее, но в последнее время невмешательство в функции дома стало казаться ей нормальным. Не все ли равно, включать душ самой или просто подумать о душе. Другое дело вещи более затейливые: вот, например, Лида проснулась летним нежарким утром, но это утро можно было 'переделать' в зимнее или дождливо-осеннее. За окном мог лить тягостно-серый мелкий холодный дождь, а могли падать красивые крупные снежинки. Сегодня она проснулась в современной большой спальне, ну, да, это была 'ее' спальня, к которой она привыкла. Поначалу Лиде доставляло удовольствие представлять себя в разных декорациях: то она живет в альпийском холодном доме, с ярко горящим в углу очагом, то в экзотическом маленьком бунгало со стенами из лиан. То Лида играла в пробуждение на старой родительской даче, в своей комнатке, с узкой кроватью, рассохшимися скрипящими половицами: из раскрытых окон доносятся гудки электричек и дальних поездов, слышен звук колодезного вала, ведра гремят. Лида баловала себя большими армейскими палатками, которые стояли на южных горках студенческого лагеря под Туапсе. Она наслаждалась обстановкой минувших лет или даже вовсе вымышленной, основанной на фотографиях из туристических буклетов. Красивые 'картинки' без людей. Лида должна была просыпаться одна. Вокруг нее могли быть только клиенты, или как их еще называли, – подопечные: женщины, чаще почему-то мужчины, редко старики. Детей не было никогда. Какие уж тут могли быть дети. Надо было принимать РЕШЕНИЕ, это могли делать только взрослые, хотя не только в этом было дело.
Лида прошла на кухню и мысленно приказала кухонному оборудованию работать с ее помощью. Она смолола кофе, засыпала его в фильтр и смотрела, как темно-коричневые капельки попадают в пузатый маленький кофейник. На бутерброды ее не хватило, и налив в чашку горячий ароматный напиток, она увидела, что кофе уже сладкий, со сливками и около чашки на тарелочке ее ждут два тоста с маслом и тонким слоем варенья. Лида уже давно не задавалась вопросом, как это произошло. Ответа в сущности она так никогда и не узнала, впрочем и любопытство прошло. По сравнению с другими удивительными вещами, бутерброды были сущей мелочью.
Лида пододвинула к себе сегодняшний список клиентов. Шесть человек: 4 мужчины и две женщины. Она про них кое-что знала, не все конечно, но многое. Так … кто там на сегодня … известный политолог … или кто он там … Красновский, культуролог из Нью-Йорка Ясулович, фотограф из Сан-Франциско Дворкин,