Все, как у людей. Чичер Колымский
м, то хотя бы частично. Вдруг слышу снаружи какой-то гам, шум несусветный. Поднял голову и вижу, как целое полчище грачей оккупируют деревья аллеи, что не так давно, лет пять назад, посажены были вдоль дороги, параллельно моему дому. Зрелище, я Вам скажу, занятное. У них, у грачей всё, как у людей. Каждая птичья семья начала суматошно выбирать себе дерево. Ну, точно пассажиры метро на начальной станции: только пустой вагон откроет свои двери, толпа народа, сбивая друг друга с ног, ринется занимать места на сидениях.
В вагоне, конечно, не доходит до смертоубийства, а вот птичьи семьи подняли такую драку, что пух и перья летели. Комедия! Я так увлёкся, что и про радикулит забыл. Довольно долго шла у них борьба за деревья. Особое внимание моё привлекла одинокая особь. По всему видно было, что баба. Такая крикливая, такая сварливая с трескучим голосом, словно щепу дерёт. Боевая бабёнка. Никому не дала даже сесть на ветку. На всех пикировала, как истребитель, аж пух столбом. Второй половины семьи долго не было видно. Отбился, наверное, от стаи.
Скорее всего, так и было. Все птицы после делёжки «жилья» дружно принялись за работу, гнёзда строить. Я так понимаю, что женская половина добывала строительные материалы, а мужчины строили жилище. Дело шло у них довольно бойко. По большей части они работали молча, и только одинокая особа продолжала каркать своим скрипучим голосом. Наверное, она костерила своего муженька, на чём свет стоит. Она не рискнула одна строить гнездо, хотя на её дерево уже никто и не посягал. Другим грачам было не до неё. Каждый был занят своим делом. Незадачливая ворчунья и в полночь до хрипоты звала мужа и призывала его иметь совесть.
Утром, ни свет, ни заря, она разбудила меня своим осипшим голосом. Я тут же убедился в том, что голос её изменился отнюдь не из-за вчерашнего напряжённого ора. Рядом с ней крутился, как я понял, муженёк. Она его не ругала. Бабёнка мудрая, понимала, что период спаривания ещё не окончен. Обидь она своего избранника, мужичок тут же найдёт себе другую жёнушку и улетит к чертям собачьим. Мирно воркуя с муженьком, жена, скрепя сердце, терпела присутствие двух помятых грачей, что на рассвете прилетели вместе с мужем и расположились этажом выше, т. е. на верхнем суку их лиственницы. Они, как я понял, собутыльники мужа. Изредка жена косила глазом на них и невнятно ворчала. Муж- грач увещевал её относительно собутыльников, мол, не ругай ребят, они помогут гнездо сделать. За бутылку, мол, они такие хоромы отгрохают! От этих слов жена поперхнулась и закашлялась. Сдавленным голосом она возражала муженьку. Мол, не смеши мои тапочки! Нашёл работничков. Да они тяжелее рюмки в руках ничего не держали. Короче говоря, похмелье отменялось. Мало того, жена грача, всякий раз улетая за стройматериалами, изловчившись, обязательно клювом долбила в макушку то одного собутыльника, то другого, срывая на них зло, скопившееся за время отсутствия мужа. Бедняжкам приходилось крепко цепляться когтями за сук, чтобы не потерять равновесие и не сорваться вниз. Подобного издевательства над собой они не выдержали и вскоре смылись в неизвестном направлении.
Около недели я наблюдал за грачами, иногда забывая про боль в пояснице. Да она уже на второй или третий день не докучала меня так, как в первые сутки.
Понятное дело боль отошла на второй план и притупилась. Точно, точно. Мне интересно было знать, что будет дальше с грачами. Не всегда же «такое кино» увидишь.
Грач оказался хватким мужичком. Хотя он гнездо начал строить гораздо позже других, однако сумел обогнать всех. Не зря грачиха держалась за него. Другие семьи продолжали ещё стройку, а она уже садилась на яйца, гордо взмахивая большущими крыльями, удобнее усаживаясь в гнезде.
А мужичок продолжал доделывать жилище. И такая катавасия приключилась с ним, умора! Ветром сломало небольшую ветку с соседней сосны. Грач спикировал вниз, пытаясь эту ветку поднять и приспособить в гнезде. Дело в том, что на ветке крепко держалась шишка и всё время болталась, меняя центр тяжести. Грач возьмёт ветку клювом, поднимет её, а шишка тянет вниз ветку, мешая его взлёту. Долго он приноравливался, долго ветка его мучила. Наконец, догадался избавиться от шишки. Грач брал клювом ветку в том месте, где крепилась шишка. Усиленно крутил головой, тряся ветку вместе с шишкой. Наконец, шишка отлетела в сторону, громко- громко ударившись о ствол лиственницы. Грач с перепугу втянул в себя голову, отпрыгнул в сторону чуть ли не на метр, тряся крыльями и боясь, что шишка ненароком пришибёт его. Птица тяжело дышала после возни с шишкой. Ей явно не помешала бы передышка, прежде чем доставлять ветку к гнезду. Грач с подозрением подошёл к шишке, стал внимательно разглядывать её на предмет, исходит ли от неё прежняя угроза его жизни, и не может ли она стать украшением гнезда. Злобно долбанув её два раза, грач твёрдым и размеренным шагом пошёл к ветке.
Птице, как и человеку, не дано предвидеть ход дальнейших событий. На кой сдалась ему эта ветка, не знаю. Грач не ведал, что треклятую ветку никоем образом нельзя приспособить к гнезду. Она слишком длинна. Сучья, между которых крепилось гнездо, слишком близко располагались друг к другу, и пронести ветку грач никак не мог, как ни старался, хотя делал он это с усердием. Под конец он разозлился и, положившись на свою силу, ломанулся с веткой напрямую. Дури в мужичке оказалось много: