Незаурядная Маша Иванова. Мария Кострова
Мандельгольц!
Жаль только, одноклассники Виолы были плохо знакомы с классиками отечественной литературы, поэтому к первой половине фамилии девочки испытывали повышенный интерес, пользуясь абсолютно другой ассоциацией, а также основательно путая ударение.
Ну да ладно, не об этом. А о том, что на последующих встречах выпускников данного класса словосочетание «Виола Мандельгольц» помнили все, а вот как выглядела девочка, что говорила и какие чувства вызывала – никто. Маша же Иванова часто оставалась в памяти людей даже малознакомых, и обычно против их собственной воли.
Помимо общепринятых и традиционно приветствуемых окружающими черт характера, как, например, отзывчивость, умение дружить и чувство юмора, есть в Маше и индивидуальные черты, положительность которых отнюдь не однозначна. Например, Маша грубовата. Нет, не в том смысле, что огрызается на беззащитных старушек, скромно приютившихся со своей тележкой в вагоне метро на Машиной ноге. Пожалуй, это даже не грубость, а убийственная прямота. Говорить то, что думаешь, и сказать «отстой» – если думаешь, что юбка, надетая на подруге, действительно «отстой». Надо ли упоминать, что подруг у Маши не так много? Но зато все проверенные и не страдают комплексами и фобиями.
Вторым неидентифицируемым по знаку качеством Маши является умение влюблять в себя окружающих мужчин. «Ну! – скажете вы. – У нас каждая вторая этим качеством обладает, а каждая первая – думает, что обладает!». И будете правы и неправы одновременно.
С одной стороны, безусловно, этими способностями обладают все представительницы людей, к которым можно отнести это слово, заканчивающееся на «-ницы». Но, если посмотреть на процент мужчин, влюбленных в конкретную женщину, и сравнить его с процентом всех мужчин, когда-либо общавшихся с данной особой в течение любого (включая самый краткосрочный) периода времени, то получится…ну…процентов пять. Или чуть больше… А вот у Маши Ивановой эта цифра составляет среди мимолетноувидевших – около тридцати, а среди изряднопообщавшихся – и все девяносто процентов! Откуда такая способность – никто, даже сама обладательница великолепного дара и ее родители, не имеют понятия. Когда-то давно во время шумных семейных застолий Машин папа предположил версию о неизвестном вирусе, привезенном им из служебной поездки по Африке в тот момент, когда тело Машиной мамы помещало в себе уже две души. Однако ему не верили – трудно было представить, что столь божественный дар мог передаться столь негигиеничным способом. И Машин папа вскоре тоже перестал себе верить.
Обнаружилась эта Машина способность не сразу. В детском саду девочка могла еще более-менее спокойно существовать (инцидент с двумя мальчиками, окунавшими головы друг друга в ночной горшок за право проводить Машу до столовой, не в счет). Но к школе все значительно усложнилось. Возможно, все дело в русых косицах, лихо завернутых Машиной мамой вокруг головы любимой дочери. Но, скорее всего, не в них. А в… Папа, угомонитесь уже со своим африканским вирусом!.. Короче, никто не знает, в чем было дело. А было вот что.
***
Людмила Георгиевна проснулась в полной темноте и в прекрасном настроении. Пять утра. Первое сентября. Мысли как-то сразу закрутились вокруг ботаники. «Я уже двадцать пять лет преподаю ботанику. Сегодня должны надарить кучу цветов. Я люблю цветы. Гладиолусы. Кучу гладиолусов надарят. Надо куда-то их поставить. Игорь вазу разбил мамину. Жалко. Ну, да ладно. Вдруг богатенькие и вазу подарят?! В субботу передача была интересная по телеку. Павел Лобков. Он говорит, есть такое растение. Как же оно называется? А надо бы помнить – все-таки я учитель ботаники. Да… двадцать пять лет. Ужас, какая я старая. Ну, ничего. Любви, как говорится, и старые покорны. Так вот это растение бабочкам не видно, а его все равно опыляют. Жуки. На каждое растение найдется кто-то, кто его опылит…. и на меня найдется. Где же ты, хм, мой жучок? Где же ты где, звездочка алая… где же ты…. Так куда же все-таки поставить гладиолусы?…»
За окном поднималось красное, как в горячке, солнце, олицетворяя наступление прекрасной поры суровых школьных будней.
***
– Где табличка шестого «В»? – спросила Людмила Георгиевна у дежурной Ниночки. Ниночке было уже за 50, но отчество к ней как-то не приклеилось.
– Так забрали уже, Людмила Георгиевна, – Ниночка похлопала ненакрашенными ресницами.
– Так… – Людмила Георгиевна почувствовала, как небольшое облачко норовит помешать ее солнечному настроению. И тут она увидела табличку шестого «В» – Олег Васильев, принадлежащий к этому вверенному Людмиле Георгиевне классу, пытался всучить ее Маше Ивановой, своей однокласснице.
Но не это задело Людмилу Георгиевну до глубины души – а то, что в руках Маши громоздилась невероятная по объему куча разнообразных и так горячо любимых Людмилой Георгиевной цветов. В том числе и гладиолусов.
– Маша, давай мне… табличку! – получилось чуть более резко, чем хотелось учительнице.
– Но я ее ей подарил! – воскликнул Олег.
Брови Людмилы Георгиевны пошли на взлет. Но сила воли и самообладание тут же вернули их на место.
– Подаришь что-нибудь другое.