Давайте помолимся! (сборник). Аяз Гилязов
и блестящую крепкую, прочнее железной, пуговицу из высушенного хлебного мякиша. Дорогие подарки моего друга Гурия долгое время путешествовали вместе со мной.
В пересыльной тюрьме нас объединили в большую группу и, погрузив в чёрный грузовик без окон, повезли на вокзал. Гурия в этой группе не оказалось. Меня отправили в далёкое путешествие, а Гурий сидел в местных тюрьмах.
После возвращения из лагеря, поступив на учёбу и начав работать, я женился, и, конечно же, на самом почётном месте свадебного стола восседал Гурий Тавлин.
Вторая часть
О, перо! Какая тайна на душе – открой, Расскажи про всё, что было до сих пор с тобой. Проливая на бумагу слёзы из очей, О печалях нам поведай на душе твоей[7].
И где лучше узнать людей, чем здесь?
И самого себя?
О тяготах этапирования написан не один том, отображены тысячи трагических случаев. А моё первое путешествие в вагоне-тюрьме было весьма содержательным и интересным, и с попутчиками повезло. В нашей дорожной камере народу было немного. С московским врачом евреем Яковом Борисовичем Цудечкисом мы и в лагере старались держаться друг друга. Второй сокамерник также был московским профессором по фамилии Хинчин. Третий, тоже еврей, всю жизнь проработавший в министерстве Внешней торговли, до самой старости не показывавший носа из-за границы, не вкусивший всей «прелести» советской власти, перенесённое из сказки в наши суровые реалии дитя природы, старик по фамилии Ольгерт. Они ехали из Москвы, а меня к ним подсадили в Казани. Когда поезд тронулся и немного отъехал, с верхней полки спустился ещё один зэк. Босой, в штанах с несуразно короткими брючинами, худощавый, двухметровый русский парень Митя Афанасьев. К этому скуластому рязанскому жердяю с открытым лицом и добрыми глазами я в считанные минуты проникся уважением. Если москвичи со своим небольшим тюремным опытом представлялись наивными, безобидными существами, а я, по сравнению с ними, вообще – телёнок, то Митя – власовец, до того как оказаться в тюремном вагоне, сумел выжить в аду, помотался по Европе, натерпелся ужасов плена, в общем, хлебнул лиха за десятерых.
Про евреев не скажешь, что они детсадовская ребятня – прошедшие через известные на весь мир тюрьмы: Бутырку, Красную Пресню, Лефортово101, общавшиеся с сотнями заключённых, перенявшие их умозаключёния и горький опыт умные люди открыто и, что самое главное, предметно изобличали и суть советской власти, и бесчеловечность большевиков, и предательскую политику. Меня восхищали их глубокие познания, смелость, непоколебимая уверенность. На некоторое время я даже одурел и растерялся. Всё, что я успел познать в жизни, они давным-давно прожевали и оставили в отхожем месте! Для моего голодного до общения ума каждую минуту происходили какие-то открытия, а евреи, словно истомившиеся отсутствием учеников наставники, принялись всесторонне